Письма в Небеса - [16]

Мне решительно непонятна борьба с буквой Ё — ожесточённое её истребление. Но почему же? Сейчас многие вопиют о возвращении Ятей, Юсов, Ижиц, твёрдых знаков, но заметьте себе: эти буквы уже века не несли никакой особенной звуковой нагрузки. Когда-то в древности Ять чем-то отличался на слух от Е, Ижица — от И, Фита — от Ф, но уже в XVIII веке (или даже раньше?) это различие сошло на нет… Между тем за буквой Ё стоит явственный, определённый, своеобразный звук, — звук, без которого русский язык невозможен.

Вы знаете, что в природе не существует русских слов со звуком Ф? Все эти «Фабрики», «Факты», «конФликты», «Фонтаны» — всё это заимствования. Но мы же терпим пришлую букву, не спешим изгнать её из отечественной азбуки, и правильно делаем. (Даже несмотря на то, что в последние годы она обнаглела и всё норовит удвоиться во всяких «оФФшорах»…) А вот русскую Ё гоним в три шеи! Что за филологическая дискриминация?

Кое-кто говорит даже: «А вот в церковнославянском-то никакого Ё нет, дорогие братья и сЕстры!» Из этого делается вывод, что употреблять Ё в обыденной речи — чуть не грех… Да нет, друзья: церковнославянский церковнославянским, а русский — русским! Они и в самом существе своём не должны смешиваться — язык молитвы и язык повседневности!

Я уже не говорю о том, что любой текст при наличии Ё становится, как выражаются филологи, более «информативен». Мы, взрослые люди, быстро проскакиваем мимо этих «все — всё», «осел — осёл», «небо — нёбо» и т.д., и всё же, несмотря на всю нашу читательскую опытность, отсутствие Ё отнюдь не помогает нам при чтении. Скорее мы просто с ним смиряемся… Ну что тут поделаешь: не нами заведено, не нами и прекратится…

Филологи говорят ещё и о том, что чем больше букв, тем красивее текст. Так, с утратой ятей русское письмо утратило и часть своей исконной красоты. «Ну, ничего! — сказал мне один доктор филологических наук. — Зато теперь наши тексты украшают точечки над Ё. Их надо беречь!» Хотя, кажется, такая забота о красоте письма многим представляется совершенно излишней…

И всё же: кому мешает Ё? Что за зловещая тайна скрыта в этой скромной буквочке, если целые батальоны учёных-филологов решительно против неё ополчились? Непонятно…

А может быть, всё дело в том, что за Ё выступал Сталин? Так сказать, идёт борьба с тяжким наследием культа личности…

Но вообще-то нам, петербуржцам, грешно выступать против Ё: эта буква родилась у нас, на Васильевском острове, в Академии наук, и при своём появлении получила благословение нашего митрополита, владыки Новгородского и Санкт-Петербургского Гавриила (Петрова-Шапошникова). Случилось это 29 ноября 1783 года (стало быть, ровно 230 лет назад, — юбилей!) на заседании Российской академии, в присутствии таких корифеев нашей тогдашней словесности, каковы суть Державин, Фонвизин, Княжнин… И вот, когда сии корифеи, подустав от долгих прений, хотели было разойтись по домам, блистательная Екатерина Романовна Дашкова, президент академии, вдруг обратилась к ним со странной просьбой: написать на грифельной доске слово «ёлка». И когда корифеи застыли в недоумении, написала сама: «іолка», после чего всем собравшимся — людям действительно умным и тонко чувствующим родной язык — стало понятно, что выражать один звук двумя буквами не слишком красиво и что живая русская речь требует более изящного графического выражения. Был среди присутствующих и митрополит Гавриил. К нему-то и обратились за благословением на новую букву — буде, конечно, он сочтёт такое нововведение разумным и полезным. И владыка благословил! Благословил, хотя являлся прекрасным знатоком церковнославянского и лучше, чем кто-либо, знал, что в церковных песнопениях Ё не звучит никогда.

А нам, людям православным, не нужно объяснять, что такое архиерейское благословение. Благословили — стало быть, какие после этого могут быть разговоры? Дело сделано. Давайте же хотя бы за послушание всегда помнить эту самую петербургскую, василеостровскую букву, без которой русский язык, честное слово, становится несколько беднее.

Письмо 11 «ТЕ ПЕСНИ МНЕ ВНУШАЕТ БОГ…»

В детстве он хотел стать монахом. Семья сочла это невозможным. Он хотел стать поэтом, музыкантом или актёром, — об этом семья и слушать не хотела. Отец его, понимавший толк в поэзии, с удовольствием читавший стихи сына, выразился так: «Мой сын будет поэтом? Лучше пусть будет мёртвым».

И мальчик стал военным моряком.

Он не томился службой, он служил на совесть, он показал себя героем в Русско-турецкой войне 1877 года и был награждён за отвагу под огнём. Когда по состоянию здоровья ему пришлось оставить военно-морской флот, он тут же перешёл в сухопутную армию. Дослужился до поста главного начальника военно-учебных заведений империи и тут показал себя педагогом от Бога: его называли «отцом всех русских кадет»; не было для него, генерала, большего удовольствия, как провести классные занятия с ротой солдат. Обычные вечерние офицерские попойки он без приказов и распоряжений, одним своим авторитетом превратил в литературные вечера с чтением и обсуждением стихов.

Что ещё сказать о нём? Во многом благодаря ему в Петербурге открылся (и до сих пор, слава Богу, существует) Зоологический музей. Он много содействовал трудам академика И.П. Павлова. По его предложению выдающимся русским писателям стали присуждать звание почётного академика — и такое звание получили Чехов, Бунин, Короленко…