Письма Уильяма Берроуза - [37]

Хотелось бы узнать потребности насчет Жене. Надо организовать вооруженную спецкоманду, чтобы спасти его, иначе пропадет талант.

Маркера я обхаживать не бросил, надеюсь, он передумает и поедет со мной в Эквадор или еще куда.

Я не передавал тебе слова Уолберга насчет яхе? Он пишет: «Армия США проводит секретные эксперименты с этим наркотиком». Вот увидишь, дождемся, что по стране станут маршировать армии зомби, управляемых телепатами сверху. Яхе — штука невероятно сложная, и я хочу отыскать его. Напиши мне.

Джек передает тебе сердечный привет. Когда в любом кабаке можно без рецепта затариться кодой, то опиум заметно легче послать на хер. Раза три-четыре я так лечился, но теперь — херушки. Америка не даст человеку исцелиться самостоятельно. Она упрячет за решетку всех неугодных, то есть всякого, кто отказывается функционировать как заменяемый болтик в античеловеческой машине социоэкономики. Репрессивная бюрократия плетет заговор против самой Жизни.

Люблю, Билл

P.S. Помоги придумать имя для меня-персонажа. Ли — прикольно, но Билл Ли — выдает меня с головой. Родителям выдает, ну ты понял, ага?

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

Мехико,

210 Орисаба, квартира 5 23 мая 1952 г.

Дорогой Аллен!

Ты меня здорово ободрил, спасибо! Вижу, ты понимаешь, что я хочу сказать, ведь писательская деятельность — это попытка выражения. Вещь сама по себе и процесс на субвербальном уровне ускользают от писателя. Нет такого средства выражения мысли, которое бы мне подошло. Приходится создавать его на ходу.

Я еще раз прошелся по «Гомосеку», добавил, вырезал, изменил кое-что, и отправляю тебе завершенную перепечатанную версию на шестьдесят страниц. Ее и читай. Прими еще пару страничек с дополнениями для «Джанка», с ними — инструкции по тому, где и как внести изменения; этот материал пришлю через неделю.

Готовлюсь покинуть Мехико. Суд тянется и тянется, конца не видно… Какого хрена мне ждать! О возвращении денег, внесенных как залог, придется забыть, но ехать надо. Я должен отыскать яхе. Все, в джунгли! В джунгли Колумбии.

Зарисовки о Нефтяном магнате и Работорговце [170] — вовсе не пародии на сатиру Перельмана [171]. Ими герой пытается привлечь внимание Аллертона, удержать связь с ним. Работорговец пришел сам, я записывал текст, словно под диктовку. Тогда и понял: успех почти у меня в кармане. Не пробудись во мне такое безудержное веселье, каким наполнены зарисовки, Маркер и не подумал бы ехать со мной в Южную Америку. В этих моих фантазиях дух нашего приключения. Так и передай Уину, если решит, будто зарисовки не в тему.

Я на все согласен. Хотят приклеить эти шестьдесят страниц второй половиной к «Джанку» — пусть. Могу, впрочем, писать «Гомосека» дальше. Покажи Уину прогресс, как я создавал «Гомосека», начиная с нуля, по полочкам разложи. Хочу с Уином контракт — только потом накатаю еще что-нибудь. Не «в стол» же пишу.

Как у тебя со стихами? Развиваешься? Думаю разобрать присланное тобой строчка за строчкой, да некогда — надо отнести письмо на почту. Келлса и прочих выпустили, даже извинились. Небольшой такой скандал получился. Мексика симулирует борьбу с наркотой, настоящая война не для нее: федеральные агенты сами почти все долбят, а мексиканцы не в свое дело не лезут. Это же мексиканцы. Копы, когда приехали вязать Келлса, не вошли в дом, стояли снаружи, пока Келлс одевался. (Вот такой контраст с законами Штатов.) […]

Ты верно подметил, лучший момент в книге — на странице пятьдесят второй. В этом месте раскрывается тема.

Собираюсь в Южную Америку и — странное дело — тяжело как-то на сердце. Не знаю отчего; я словно бы из последних сил пытаюсь «изменить факт». Ну ладно, a ver (поживем — увидим).

Люблю, Билл

P.S. «Ричард Ли» — классное имя. «Эл» мне не идет. «Джеймс» — тоже недурно. Хочется, однако, чего-то старинного, чтобы звучало по-англосаксонски, вроде моего второго имени, «Сьюард». Будем искать.

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

Мексика,

210 Орисаба, квартира 5 4 июня 1952 г.

Дорогой Аллен!

Спасибо за письмо. С рукописью, думаю, тянуть не станем: пришлю тебе пересмотренный вариант «Гомосека» и заодно вставки для «Джанка»; с ними — указания, какие имена героев стоит изменить.

Вам бы, юноша, научиться слова правильно использовать! При чем здесь «глубина» и «опыт переживания»? Ни Мелвилл, ни его Ахав не заморачивались на том, глубоки ли их переживания. Если переживаешь, то ты уже на глубине.

Говоря «безумие», я имею в виду то, что вижу в психушке: сломленных, поблекших, пускающих слюни инвалидов. В них ни огня, ни глубины, ни жизни, только безумие и безумие, если тебе так понятнее. Безумие — это когда смешиваются слои факта. Мескалиновые глюки^есть факт, но они на разных уровнях с внешним миром материальных объектов. Безумцу не посылаются видения, он просто путает уровни фактов.

Да, я практикую черную магию — последний способ приворожить любимого, если ничто иное не помогает. (Проклятие — и то способ общения с возлюбленным. Я, впрочем, проклинать никого не собираюсь, это неправильно. Образ любимого ускользает; любимый говорит с кем-то другим, веселится, и для меня это невыносимо. Проклясть — значит из последних сил попытаться удержать.) Его любовь нужна мне, но еще больше я хочу, чтобы он принял мои чувства. Своим безразличием любимый не дает мне жить, не дает жить по-своему. Вообще жить не дает. Мне нужна простая человеческая любовь. Успешные попытки добиться любви нелепы, а безуспешные попытки добиться любви нелепы вдвойне. Однако есть шанс свершить подвиг, «достойный богоборцев древних» (лорд Теннисон, «Улисс»), ведь конец неясен. Есть шанс встретить любовь случайно, шанс изменить направление. Если сидеть на жопе и приговаривать: «У меня отношения не клеятся. Любовь — не для меня. Брошу-ка пытаться, смирюсь с реальностью и покорно, как скотина, приму в дар от нее путь наркомана и путь в никуда; или бабу, а у нее на ляжке, которую и мацать-то не хочется, четкий, яркий и нестираемый штампик «Одобрено социумом», то так и останешься ни с чем. Без балды.