Письма Старка Монро, Дуэт со случайным хором, За городом, Вокруг красной лампы, Романтические рассказы, Мистические рассказы - [3]

В Авонмут мы прибыли вечером, и когда я высунул голову из окна вагона, первое, что встретили мои глаза, был Колингворт, стоявший в кружке света под газовым фонарем. Сюртук его был нараспашку, жилет расстегнут вверху, шляпа на затылке, и жесткие волосы щетинились из-под нее во все стороны. Словом, то был тот самый Колингворт, каким я его знал, за исключением того, что он носил теперь галстук. Он приветствовал меня ревом, вытащил из вагона, подхватил мой саквояж, и минуту спустя мы вместе шли по улицам.

Я, как вы можете себе представить, сгорал от нетерпенья узнать, что ему от меня понадобилось. Но так как он и не заикнулся об этом, то и я не нашел удобным спрашивать, и в течение нашего продолжительного пути мы толковали о посторонних вещах. Сначала, помнится, о футболе, а потом он перешел к изобретениям и пришел в такой азарт, что сунул мне обратно саквояж, чтобы удобнее объяснить, вычерчивая пальцем на ладони.

— Любезный Монро (в таком роде он говорил), почему теперь перестали носить латы, а? Что? Я вам скажу, почему. Потому что вес металла, способного защитить человека, который стоит на ногах, слишком велик, такую тяжесть невозможно выдержать. Но теперь люди не ведут сражение, стоя на ногах. Пехота лежит на животе, и защитить ее нетрудно. Да и сталь усовершенствовалась, Монро! Закаленная сталь! Бессемер! Бессемер! Очень хорошо. Сколько нужно, чтобы закрыть человека? Четырнадцать дюймов на двенадцать под углом, так, чтобы пуля отскочила. С одной стороны вырезка для винтовки. Вот вам, приятель, — патентованный переносной непроницаемый для пуль щит Колингворта! Вес? О, вес шестнадцать фунтов. Я определил на опыте. Каждая рота везет с собой щиты на повозках и достает их перед боем. Дайте мне двадцать тысяч хороших стрелков, и я пройду от Кале до Пекина! Представьте себе, дружище, моральный эффект! Одна сторона бьет наповал, а другая расплющивает свои пули о стальные пластинки. Никакие войска не выдержат. Нация, которая применит первой это изобретение, скрутит в бараний рог всю остальную Европу. Они все ухватятся за него, все до единой. Ну-ка, подсчитаем. Общий контингент восемь миллионов солдат. Предположим, что только половина запасается ими. Я говорю: половина, так как не хочу быть чересчур кровожадным. Это составит четыре миллиона, а я возьму четыре шиллинга на каждом щите, при продаже оптом. Каково, Монро? Около трех четвертей миллиона фунтов стерлингов, а? Как вам это нравится, приятель? Что?

Право, я верно передал стиль его разговора, только прибавьте неожиданные остановки, внезапный конфиденциальный шепот, торжествующий рев, которым он отвечал на собственные вопросы, подергиванье плечами, шлепки и жестикуляцию. Но все время ни единого слова о том, что заставило его послать телеграмму, заставившую меня приехать в Авонмут.

Конечно, я спрашивал себя, повезло ли ему или нет, хотя его веселый вид и шумный разговор достаточно ясно говорили мне, что он чувствует себя недурно. Тем не менее, я был удивлен, когда в конце тихого извилистого бульвара, по обеим сторонам которого стояли дома, окруженные садами, он свернул к одному из лучших, пройдя в ворота за железную решетку. Луна выглянула из-за тучи и осветила высокую остроконечную кровлю с шпицами на каждом углу. Нам отворил лакей в красных плюшевых штанах. Я начинал соображать, что успех моего друга, должно быть, колоссальный.

Когда мы сошли в столовую ужинать, миссис Колингворт дожидалась нас там. Я с сожалением заметил, что она бледна и выглядит утомленной. Как бы то ни было, мы поужинали весело, по старинному, и возбуждение мужа отразилось на ее лице, так что в конце концов мы точно перенеслись опять в маленькую комнатку, где «Медицинский Журнал» служил мебелью, вместо огромной, отделанной под дуб, увешанной картинами, комнаты. Все время, однако, ни единого слова не было сказано относительно цели моего приезда.

Когда ужин кончился, Колингворт повел меня в маленькую гостиную, где мы с ним закурили трубки, а миссис Колингворт папироску. Несколько времени он сидел молча, а затем сорвался с места, ринулся к двери и распахнул ее. Одной из его странностей было вечное подозрение, что люди подслушивают его или строят против него козни, так как, несмотря на внешнюю грубость и откровенность, в его странной и сложной натуре таилась жилка подозрительности. Убедившись, что за дверями нет никаких шпионов, он снова бросился в кресло.

— Монро, — сказал он, ткнув в меня своей трубкой, — вот, что я хотел сказать вам: я разорился дотла, безнадежно и непоправимо.

Мое кресло так и качнулось на задних ножках, и я чуть было не опрокинулся. Все мои мечты о великих результатах, которые должны были последовать для меня из моей поездки в Авонмут, разлетелись, как карточный домик.

Да, Берти, должен сознаться: моя первая мысль была о моем собственном разочаровании, и лишь вторая о несчастии моих друзей. Или он обладал дьявольской проницаемостью, или мое лицо говорило слишком красноречиво, так как он тотчас прибавил:

— Жалею, что разочаровал вас, дружище. Вы не того ожидали, как я вижу.

— Да, — пробормотал я, — вы меня удивили, старина. Я думал, судя по… судя по…