Письма с фронта, 1914–1917 - [20]
Я пятый день со своим полком и 1–3 ноября вел бой, особенно сильный 3-го и притом в тех местах, в которых мы уже когда-то боролись. Чувствую себя так, как некогда в Памирском отряде. Приехал я к полку как снег на голову: сначала до штаба армии верхом со скоростью 12 верст в час, там выпросил автомобиль, с которым доехал до Самбора, где сделал все расчеты, оттуда в штаб корпуса на лошадях, оттуда вновь выпросил автомобиль до штаба дивизии, здесь через полчаса сел на ординарческую лошадь и по горам, с двумя вестовыми, в темноте добрался до горной деревушки, где стоял штаб и часть полка (половина его была в двух верстах впереди на позиции)… На другой день с утра пошел с полком в бой…
Сейчас сижу в том же доме, в котором уже был полтора месяца назад (только теперь в верхнем этаже), возле меня работают адъютант и один прибывший по выздоровлении офицер, а взад-вперед ходит живой непоседа – начальник разведки. Первый день моей боевой работы с полком пришлось ночевать в поле на перевале; меня кое-как устроили, как могли, но все же было не особенно приятно и померз порядочно; мои вещи и шуба отстали от меня и нагнали только 2 ноября.
До сих пор Осипа нет, и я несколько боюсь, что он где-либо запутается. Сидоренко при мне и сначала чувствовал себя одиноким, но дали нам 6 казаков, он был попервах с ними, а теперь привыкает и к солдатам. Жизнь с пехотой другого склада, но также интересна и представляет свои прелести. Офицеры производят очень хорошее впечатление, видимо, люди подобранные, имеющие средства, гордые своим полком и довольные своей стоянкой. Многое мне в них напомнило мой Екатеринославский полк.
Первое письмо я писал тебе наскорях и боюсь, моя детка, несколько попугал тебя деловым тоном своих строк: слишком уже я торопился все кончить и спешил сюда, так как здесь назревало серьезное дело (позавчера я потерял 3 офицеров ранеными и более 100 чел[овек] убит[ыми] и ранен[ыми] нижних чинов), и мне стыдно было бы не успеть быть с моим полком, тем более что у Павлова нашла полоса затишья и еще дней 5–7 не предвиделось какого-либо дела. Но довольно о делах. Мне вновь вспоминается 12 ноября, и я вновь хочу целовать и благодарить мою старушку-женку за то хорошее и доброе, что она мне дала.
Обнимаю, целую и благословляю тебя и наших деток много-много раз.
Ваш отец и муж Андрей.
Целуй и поздравляй папу с мамой, и благодари их от меня. Ан[дрей].
Дорогая моя Женюрка,
командирую казначея полка для получения денег и для отправки, между прочим, тебе 500 рублей, которые накопились у меня за последний месяц. Мы с Сидоренко немного расквасились: он мучается с зубами, плачет и сейчас идет рвать себе зуб, а меня целую ночь тошнило и только час тому назад вырвало, и я почувствовал сразу облегчение. Дело в том, что мы теперь объедаемся: офицеры получили всяческие яства, и после минувшего сухоядения трудно удержаться от жадности. Сейчас пишу тебе письмо и пью чай с лимоном… глотками и совершенно без ничего.
Сейчас сидим на месте, кругом нас зима, и я постепенно принимаю полк; осталась хозяйственная часть, над которой работает комиссия. Забот много, заботы новые и интересные. Вчера гулял по селу и слегка наводил порядки: то на счет пищи или хлеба, то относительно ковки лошадей, похвалишь одного, поругаешь другого и т. п. В штабе дивизии начальником штаба Думброва, который (старше меня) с получением полка задержался, проявив на войне неподходящие качества… он все такой же болтливый до бесконечности; страшно поднимать с ним какую-либо тему… помнишь его приезд к нам в Лахту? 4-м полком в дивизии командует Черкасов, которого ты, верно, помнишь по Туркестану; изменился мало, но только лицо стало длиннее, как и усы. Говорят, что очень неровен и ведет себя уединенно. Двумя остальными полками командуют также офицеры Ген. штаба. Присматриваюсь к офицерам и нахожу повторные типы, какие наблюдал в своем полку и в других; править ими – самая мудрая часть будет. И как хорошо, что я не получил какого-либо Тмутараканского полка с тмут[аракански]м составом офицеров. Это создало бы много лишней работы и лишних тревог.
Завтра 12 ноября, и в голове моей проходит вереница картин и воспоминаний. На фоне военных переживаний прошлое нашей брачной жизни смотрится с еще большей серьезностью и с еще большим углублением. Могли ли мы прожить лучше, я не знаю, но в основе нашего брака лежали начала прочные и вечные, и все ими освещалось и направлялось. Только при них можно создавать брак, как, с другой стороны, только при них можно воевать… иначе война придушит и смутит своими сложными и тяжкими картинами. Завтра или в ближайшие дни ты получишь, детка, мое письмо, в котором по поводу 12 ноября я отдал дань лирике, теперь меня тянет больше в тяжелую философию, может быть, оттого что тошнота прошла еще не совсем. Писем от тебя нет, и с переменой части едва ли я получу их скоро; да и офицеры мои все жалуются по поводу отсутствия писем: только и получают, когда пошлют кого-либо в Екатеринослав.
На дворе очень холодно, но мы все и люди очень тепло одеты, не по-австрийски, на которых жалко смотреть. Позавчера, как командир части, получил памятку от Государыни Императрицы… маленькая книжечка, с рядом молитв; прекрасная и глубоко трогательная идея. Вчера солдаты получили подарки от Наследника (табак, чай, сахар, дратву и т. п.)… от восторга глаза у них горели как угли. Словом, нравственная сторона дела в настоящей войне продумана основательно, и ведется линия очень последовательно и прекрасно. Подумай, получить какому-либо солдатишке в карпатской глуши сумочку с подарками от своего крошки Наследника! Ведь это прелесть как хорошо! И как это бодрит ребят, в бой не толкать, а держать приходится. Газеты читаем 10 дней спустя и, тем не менее, читаем с жадностью, стараясь понять, что совершилось в последующие девять дней, о которых где-то уже пропечатано. Говорят о мире, а мы дивимся, о чем думают австрийцы с немцами: первые потеряли всякую сопротивляемость и бегут от первых выстрелов, а вторые задергались и тщетно стараются починить заплатками совсем изодранное платье… Прерываю, сидит казначей и ждет письма. Неси пузырей, и я вас всех буду много и горячо целовать.
Сколько в Индии насчитывается богов и какие боги самые главные? Какие касты — неприкасаемые? Что пили древние арии? Как взглядом можно испортить еду? Почему при кремации мужчин использовали сандаловое дерево, а женшин — навоз? Почему пожелание выглядеть старухой носит исключительно положительный смысл? Почему индийские последователи зороастризма парсы никогда не снимают головные уборы? Как наматывается чалма? Каким словом заменяется несчастливое число «один»? Сколько раз подряд следует чихать, чтобы не накликать беду? Что индийцу сулит подергивание правого глаза и дрожь в правой руке и насколько полезно, проснувшись, увидеть хвост черной коровы? Ответы на эти и многие другие вопросы можно прочитать в этой книге.Андрей Евгеньевич Снесарев (1865–1937) — генерал-лейтенант царской армии, ученый-востоковед, ректор и профессор Московского института востоковедения.
Книга представляет собой одно из лучших в отечественной и зарубежной литературе исследований жизни и творчества Карла фон Клаузевица.Публикуемая работа адресована всем, кто интересуется историей отечественной и мировой военной мысли.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.