Письма русского путешественника - [53]

Западный мир и добрее и гуманней, ему труднее смириться с неизбежностью жертв. Одна незначительная на первый взгляд деталь в сообщениях о неудачной американской попытке спасти заложников в Иране поразила меня. Убедившись в провале и гибели восьми своих солдат, полковник, командовавший операцией на месте, сел и заплакал. При всем усилии я не могу себе представить советского полковника плачущим при исполнении боевого задания, каковы бы ни были потери. Эти же полковники во вторую мировую войну гнали под пулеметами сотни тысяч безоружных и необученных подростков против немецких танков на верную гибель, лишь бы заткнуть дырку на фронте, и ни один не плакал. Так была выиграна эта война — на одного убитого немца приходилось примерно по десять русских. Что же случится с американским командованием, если, скажем, ядерная бомба взорвется в Нью-Йорке? Пентагон, наверное, зальется слезами, река Потомак выйдет из берегов, а население Вашингтона придется спасать от потопа. Да простит мне читатель этот жестокий пример, но без него трудно объяснить психологию советских вождей, их восприятие Запада, их настроения. В советском представлении западный человек изнежен, воевать не способен, не хочет и не будет. Только наивные американцы могут верить с детским восторгом в то, что воевать за них будет их чудо-техника, какие-то невидимые самолеты, непробиваемые танки и нетонущие корабли. Перенесши две мировые и одну гражданскую войны на своей территории, у нас знают: техника, конечно, вещь нужная, но воюют-то и решают войну люди. Дело вовсе не в том, что Советский Союз жаждет начать мировую войну. Отнюдь нет. Ни та, ни другая сторона, разумеется, не хочет взаимного уничтожения, но «нехотение» это совершенно различное. Во взаимном шантаже (или блефе) побеждает ведь тот, кто меньше всего боится проиграть (или делает вид, что меньше боится). Сейчас вот специалисты много спорят, собирается ли СССР первым нанести ядерный удар. Конечно, любой Генеральный штаб разрабатывает альтернативные планы на всякие случаи, но, рискуя противоречить специалистам, беру на себя смелость утверждать, что применять такой план на практике советские вряд ли собираются (во всяком случае, до тех пор, пока шанс ответного удара равновелик). Зачем им этот неоправданный риск? Гораздо разумней постоянно ставить противника перед таким тяжким выбором: нажимать — не нажимать кнопку, самим же тем временем расширять «освободительное» движение в глубь Азии, Африки, Латинской Америки. Решится противник нажать кнопку — получит ответный удар и будет проклят общественным мнением, не решится — еще того лучше. Вот они и строят гигантские подводные лодки, авианосцы, увеличивают десантные войска, готовясь к дальним странствиям. Перед ними почти весь мир лежит безоружный. Неужто американцы решатся на уничтожение земного шара из-за какого-нибудь Таиланда, Намибии или даже Швеции? Ведь не решились же из-за Анголы, Эфиопии и Вьетнама. Они для этого слишком человечны.

Если с точки зрения Запада всякая война плоха, а потому нужно избегать конфликтов, смягчать противоречия и постараться достичь некоего равновесия, то для советских войны делятся на «справедливые» и «несправедливые» (те, что в интересах сил социализма, и те, что против этих интересов), а атмосфера конфликтов, противоречий и нестабильности нужна им, как вору покров ночи. То есть один по самой природе — хищник, другой — его жертва; один постоянно в наступлении, другой — в обороне. По этой и многим другим причинам, о которых речь пойдет дальше, инициатива постоянно находится в руках советских: они выбирают, где и когда раздуть конфликт, как и когда предложить ослабление напряженности. Инициатива — необычайно ценный фактор в любой игре. Шахматист, например, вам скажет, что инициатива стоит целой фигуры, а то и двух. В войне она стоит доброй армии, в политике — лучше надежного союзника. Ну а тот, кому инициативу навязали, попадает в такое положение, когда что ни сделай — все плохо, все проигрышно.

Мы часто ломаем себе голову, как это советские так ловко умеют внедриться в «стратегически важные» районы мира, не замечая, как обманчиво это впечатление. Просто любой район немедленно становится стратегически важным, как только туда влезли советские. В этом смысле их стратегия удивительно проста: они берут все, что «плохо лежит», заполняют любую пустоту, неосмотрительно оставленную их противниками. А таких пустот сколько угодно. Словно волки, атакующие стадо коров, они норовят ухватить кого послабее, помоложе, побеспомощней, а мы чешем в затылке — какой же у них теперь стратегический план? Куда они метят? Нужно признать, что Запад ведет себя в этой ситуации гораздо хуже коров. Те, по крайней мере, знают, что волк есть волк и волчья его утроба требует мяса, что уговорить волка добром отказаться от своих привычек не удастся, а никакие договоры с ним невозможны; что в такой опасной ситуации нужно держаться всем вместе, а не разбредаться кто куда, и особенно оберегать слабых и глупых, коих любопытство подталкивает поиграть с волками; что, наконец, обороняться надо вкруговую, а не только с той стороны, где волков видно, ибо один из них непременно зайдет с тыла и притаится в засаде. Главное же, уж коль завелись волки на наших тучных пастбищах, то нужно отказаться от многих радостей жизни, чтобы выжить.