Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год - [61]

Вижу землю только что вышедшую из-под морей, едва обсохшую от болот; вижу новый народ, новую природу. Вижу самовластие, с страшными силами нападающее. Вижу дух народный — ополченный, и свободу — торжествующую. Свобода! Как приятна ты даже и в книгах!.. Приятно читать о свободе под шумом бурь. Волнение стихий изображает треволнения народов, борьбу независимости с вооруженным честолюбием.

28.

Пробираемся на большую Береславскую дорогу. Как лесиста, болотиста и пуста здешняя сторона!.. Кучи хижин называют здесь деревнями. Здесь нет ни замков, ни садов, ни мельниц, ни видов…

Женщины здешние плотны, дородны, с ярким на лице румянцем. Вот они, одетые очень опрятно в синие платья, идут в церковь. У них праздник, работы никакой нет. Каждая имеет в руках свой молитвенник. Здесь и в бедных избах учатся читать и — читают!.. Намслау, последний прусский городок, окружен старинными окопами.

29.

Въезжаем в Кемпен, первый польский город, — толпы жидов нападают на нас! Всякий старается услугами, просьбами и обманами выманить деньги!

1 августа. Большая Варшавская дорога

Как пуста здешняя сторона! Сколько бы народу можно еще в ней поместить! Обширные поля расстилаются пред глазами — и кое-где видишь деревеньки. Большие деревни: Чернозелы г-на Бржостовского, Нельборов Мальчевского и местечко Уязд графа Острожского походят еще на что-нибудь. В них есть каменные дома и сады. Город Петрикау, известный в начале сего года тем, что вся знать, по занятии Варшавы, в него переселилась, представляет также вид развалин.

Пресечение торговли и отсутствие помещиков суть главнейшая причина печального запустения сей части герцогства Варшавского; ибо, судя по полям, покрытым наилучшею жатвою, земля должна быть довольно плодородна. Есть, однако ж, и здесь место, где можно найти трудолюбие, порядок, устройство и нравы немцев. Это большое селение Ольбуш, в сторону от дороги, не доезжая Петрикау на 4 мили. За несколько пред сим лет чехи, вышед из Моравии, купили здесь землю и поселились. Они секты гуситов, имеют свои особенные права и правила и живут прекрасно! Несчастные крестьяне польские удивляются им; но не подражают.

Французы, проходившие здесь, говорили языком дружбы, а грабили руками разбойников. Все почти здешние земли розданы были французским генералам. Арендари, или державцы, превращая кровавый пот и слезы крестьян в серебро и золото, отсылают в Париж.

Господа польские вообще привержены к французам. Крестьянам у них худо! Почти вся сия дорога песчана. Дни отменно жарки; но зато ночи прелестны. Когда вечерние росы падают на раскаленные степи, с одной стороны разливается пурпур на западе, а с другой плывет полная светлая луна, тогда, дыша прохладою в серебристых сумерках, чувствуешь какое-то неописанное наслаждение! О, природа!.. Удивительно, что по всей этой дороге мы нигде не слыхали птиц. Ужели и они чувствуют общую грусть людей? Мы обедали в местечке Раве. Содержательница небольшого трактира, немка, рассказывала, что муж ее был почтмейстером на границе Вестфальской, что король Прусский провел у них несколько дней пред Энским сражением и что потом французы убили ее мужа и выгнали ее, совсем ограбив. Недавно писала она о своей бедности к королю Прусскому. Король отвечал ей ласково, прислал довольно значительную сумму и упомянул в милостивом письме своем, что если война сия кончится благополучно, то он не забудет ее, равно как и всех пострадавших от французов. И война сия, конечно, кончится благополучно! Справедливое небо не укоснит увенчать блеском победных торжеств государя, столь милосердного и столь внимательного к нуждам своих подданных!

3 августа

Мы ночевали в доме графа Острожского. Молодой граф женат был на прелестной графине Морской, которая украшала некогда блестящие общества Ландс-Гута, где мы провели несколько таких дней, каких в этой жизни завистная судьба никому не дает в другой раз. И эта прекраснейшая женщина, добродетельная супруга, нежная мать семейства — недавно умерла! Муж в отчаянии уехал бродить по свету. Здесь все неутешно о ней. Увы! Ни красота, ни знатность, ни богатство не защитили ее от смерти!..

Смерть, как говорит одна французская сочинительница, истребляет лучшие цветы в цветнике жизни!

4 августа

Мы встречали большие обозы с сухарями из Молдавии. Конечно, каждый сухарь будет стоить то же, что белый хлеб, купленный на месте; но волы могут очень пригодиться для войска; это показывает, какие великие средства имеет Россия!

Около самой дороги видно много опустелых селений: жители их вымерли; здесь пахнет смертию!

С сей стороны окрестности так пусты, что кажется, будто едешь к какому-то уездному городку, и вдруг въезжаем — в Варшаву! Беннигсен и Дохтуров пошли с войсками в Калиш. Все пусто и уныло здесь! Эти высокие, мрачные дома так угрюмо на нас смотрят!.. Кажется, что радость умерла здесь. Варшава вздыхает.

Я смотрю на Польшу, как на славного шпажного бойца, покрытого ранами. Но это не те раны, которые возбуждают удивление, любовь и почтение, как раны Испании и России!

Взгляд на Прагу

Мы поехали посмотреть на Прагу, которая за 20 пред сим лет не уступала в красоте, великолепии и даже в обширности и богатстве самой Варшаве. Переезжаешь Вислу, идешь чрез Прагу — и не видишь ее! Тут только одни пространные поля, засеянные хлебом, разрушенные окопы и бедные дома. Где же Прага? Ее нет: она высилась, как кедр Ливанский; прошел мимо герой — и странник не находит места, где она была! Суворов, победив отдаленность и все неслыханные препятствия, принес, так сказать, в горсти небольшое число уматерелых в победах воинов под самые стены Варшавы и стер Прагу с лица земли. Уже прошел Суворов все пространство от Волыни и до Вислы. Быстро было шествие героя. Слава предтекала великому, победа сопровождала его. Внезапность, быстрота и штыки были его орудиями. В разных местах разбил он разные польские войска и вел полки свои прямо на Варшаву. Бурно было движение умов в сей столице. Одни, страшась справедливой казни за вероломно пролитую кровь русскую, другие, стремясь к необузданному своевольству, а некоторые из прямой любви к свободе, соединяются все вместе и общими силами воздвигают земляные громады на правом берегу Вислы, полукружием согбенные, дабы оградить вместе Прагу и Варшаву. Скоро общие силы народа устроили грозные валы. Высота укреплений, глубина рвов и множество пушек соделывали оплоты сии неприступными. 30 000 войска и весь народ варшавский решились умереть, защищая их. Суворов имел только 15 000 в трудах и победах обдержанного войска. С быстротою палящей молнии летел он вслед за бегущими. Они скрылись в окопах; он запал в лесах. Чистое поле расстилалось между им и укрепившимися. Проходит несколько дней: Суворов из лесов не показывается. Никто не знает, что он делает и сколько имеет войска; оно темнеет в дремучих лесах, как густое облако, из которого должен грянуть ужасный гром. Мало-помалу страх слабеет, а доверенность поляков к их окопам возрастает. Думают, что Суворов не посмел на них напасть. Иные разглашают даже, что Суворов уже бежит назад; а Суворов, выбрав темную ночь, окружась горстью своих войск, послав пред собою воинскую хитрость