Письма об Индии - [31]
Кроме этого достойны замечания: два тигра естественной величины, отлитые в Сиаме из зеленого стекла, серебряный конь, которого держат под уздцы; серебряная гурия; оружие, вложенное в пирамиду; богато убранная деревянная лошадь в естественную величину, снимок с любимого королевскрго коня и статуя конюха, тоже деревянная и выкрашенная. И лошадь, и конюх деланы англичанами в Калькутте. Все эти предметы роскоши в дни Мухаррама[84] освещаются бесчисленными огнями; покои оглашаются пением птиц и наводняются веселым народом. В саду, перед главным входом, поставлены ширмы, на которых изображены любимые слуги короля. Один из этих портретов был снят с моего проводника, почтенного старца, который улыбался, показывая нам на свое изображение.
Ограда окружена шумным базаром, конюшнями слонов и носорогов, пойманных в здешних лесах, вместе с огромными тиграми, медведями, запертыми в больших железных клетках, которые помещены под просторным навесом. Тут же находится большой пруд с каменными лестницами и уродливыми изваяниями; на пруду плавает лодка с колесами, устроенная в виде огромной рыбы. Не правда ли, все это похоже на сон?
Я осмотрел также дворец во время отсутствия короля. Один из тронов (их много) стоит 220 тысяч фунтов стерлингов: это отлитый из золота помост, осыпанный бриллиантами. Король очень богат: его ежегодный доход простирается до полутора миллионов фунтов стерлингов. Мне говорили, что англичане могли бы довести доходы до четырех миллионов, если бы овладели лукновским королевством.
В городе до 500 тысяч жителей. Здешний базар — нескончаемая улица, залитая народом, но я не видал на этом базаре ничего достопримечательного. Хочется рисовать, но с чего начнешь в этом мире чудес, которых я не видал и половины?
Сегодня утром я посетил королевский сад, засаженный розами, жасминами, померанцами и кипарисами, потому что здешняя растительность уже вовсе не тропическая, а скорее сицилийская. В саду множество беседок, выстроенных в мавританском вкусе из белого мрамора, и прекрасных купален. Король привозит иногда в эту волшебную обитель всех кашемирских гурий гарема и дает им праздники. Смотритель сада, сановная особа, жаловался нам на дев гарема, которые, с каждым нашествием своим на цветники, уничтожают все, топчут и рвут цветы, портят аллеи и пачкают беседки. После них каждый раз нужно все восстанавливать заново. Из сада мы отправились в стойла единорогов, устроенные в парке, где воздвигнут также мавзолей над прахом любимого королевского слона. Там видели мы дюжину этих безобразных животных, прикованных на цепях под огромным навесом. Я не имел еще времени осмотреть слоновий парк, имеющий в себе до 400 слонов, принадлежащих собственно королю. У английского резидента Лукнова их около 12, и, кроме того, у каждого знатного горожанина по целому десятку.
В то время как я пишу тебе о своих похождениях, дикие попугаи преспокойно сидят на моих окнах, потому что в индийских городах, где владычествуют англичане, попугаев никто не бьет. У Франциска есть попугай в клетке, которого он купил в Канди, на острове Цейлоне; Франциск обожает этого попугая и возит его с собой в паланкине. Когда клетка висит на моей террасе, дикие попугаи беспрестанно садятся на нее, словно ведут переговоры со своим пленным сотоварищем.
Осмотрев носорогов, мы посетили гробницу одного из владетелей Лукнова — великолепный мраморный зал, где три мусульманских муллы читали Коран. При нашем входе (я был с английским резидентом и моим немцем, который по желанию Г. Лоу следует за нами повсюду на слоне) муллы прекратили свое чтение, обернулись к нам и сняли очки. Резидент попросил их не беспокоится: они опять надели очки на нос и принялись бормотать молитвы. Погуляв по залу, мы раскланялись с добрыми муллами и вышли. Эта гробница посреди огромного двора окружена училищами персидского языка, что заставляет предполагать в покойнике любовь к наукам.
Затем мы посетили обсерваторию английского астронома, находящегося при дворе здешнего короля.
[Князю Петру Салтыкову]
Луннов, 29 декабря 1841 года
Лукновскому королю 65 лет; говорят, что он очень хил и не может даже ходить; поэтому я и не решился беспокоить его своим представлением.
Вчера поутру, во время прогулки, я слез со слона и хотел сделать [набросок] одного лукновца, который сдержал своего верблюда и с любопытством глядел на меня, как вдруг по улице раздался топот и из-за угла показалась стража с обнаженными саблями, разгонявшая народ. Я велел отвести моего слона в сторону. Мимо меня бежали скороходы, но в торопливости не забывали кланяться. Некоторые из них были вооружены серебряными жезлами, другие несли красные знамена с серебряными украшениями на древках. Целый лес пик, сабель, ружей, стрел и щитов несся вдоль улицы. За ним следовали четыре всадника, вроде драгун, ехавших рысью на дромадерах; за ними толпа великолепных наездников, закутанных в кашемирские шали. Это был поезд наследного принца, которого несли в открытом паланкине. На вид ему казалось, около 45 лет. Черты лица его некрасивы и грубы. Проезжая мимо, он велел спросить, кто я? Не зная индустанского языка, я бы затруднился в ответе; но корнак мой не замедлил дать им объяснение, которым удовлетворились посланные. Жители Индии, от самого мыса Коморина до здешних мест, не понимают о существовании других европейских народов, кроме англичан, и слово «русский» принимают, вероятно, за название какой-нибудь английской секты. Европа и Англия для них одно и то же. Далее к северу я встретил, однако ж, людей, имеющих смутное понятие о России.
