Письма об Индии - [23]

В Мизоре опять окружила меня роскошная растительность, по которой я вздыхал в горах, поросших только зеленым дубняком и рододендронами; рододендроны здесь огромные деревья, осыпанные превосходными пунцовыми цветами. Но ты не любишь ботаники.

Кананор [Кананнур] на Малабарском берегу,

10 сентября

Из Мизора я отправился по бамбуковому лесу, но слонов не видел ни одного.

По живописной дороге я отправился до Тиличери [Телличерри] на Малабарском берегу. Тиличери — деревушка, состоящая из хижин и палаток, обитаемых полуобнаженными туземцами; женщины здесь очень красивы. Теперь я в Кананоре, который похож на Тиличери, но с той только разницею, что в нем стоит много солдат. Отсюда я отправляюсь в Маркару [Меркара], недавно покоренную англичанами[52] и малоизведанную, так что я ничего не могу сказать о ней, кроме того, что она лежит на моем пути. Я очень плохо распорядился насчет переписки и не имею решительно никакого известия из Европы; со времени моего выезда из Лондона я получил от тебя только одно письмо, посланное из Парижа. Впрочем, в последнее время я принял свои меры, и, ежели есть на мое имя письма в Бомбее или Калькутте, я получу их дней через 12 в Бангалоре [Бенгалуру], в который думаю приехать дней через 8, взглянув мельком на Маркару и Серингапатам [Шрирангапатинамм].

[Ему же]

С борта купеческого корабля «Серингапатам»,

между Мадрасом и Калькуттой, 9 октября

После 4 или 5 дней плавания на прекрасном купеческом корабле прибыли в страшную жару к одному из многочисленных устьев Ганга, называемому Хугли. В середине устья находится Тигровый остров, необитаемый и покрытый густым лесом. Капитан рассказал мне, что один из его товарищей имел неосторожность бросить якорь невдалеке от этого острова и что тигры, подплыв ночью к кораблю, похитили нескольких матросов.

По обоим берегам тянутся Бенгальские равнины, одетые яркою зеленью лесов. Лодки Бенгалии пристают к нашему кораблю со съестными припасами, калькуттскими журналами и афишами. Все пассажиры с жадностью бросаются на печатные листки, горя нетерпением прочесть новости из Китая и узнать цену продающихся в Калькутте экипажей, лошадей, индиго, опиума и т. д. Наводят зрительные трубы на суда, вступающие в реку или выходящие из реки, на поверхности которой зыблются по временам человеческие трупы. Здесь существует обычай сжигать покойников или бросать их в Ганг.

Мы плывем мимо пагоды, стоящей уединенно в лесу и до половины разрушенной. Однако же в этой пагоде празднуется ежегодно торжество, привлекающее целые тысячи народа, так что около храма мгновенно возникает обширный стан. Мне рассказывали, что существовал некогда обычай приносить в этот праздник человеческие жертвы и что даже матери бросали иногда своих детей в воду. Но с тех пор как англичане укоренились в этой стране, английская полиция не дремлет и хватает этих детоубийц, с которыми поступают как с убийцами вообще или как с теми, которые возводят на костер женщин. Во всей остальной Индии, не принадлежащей англичанам, варварский обычай сжигания существует в полной силе. Многие полагают, что вдовы восходят на костер под влиянием опиума, которым поддерживается их слабеющее мужество. Но я, со своей стороны, допускаю это средство как исключение: мне не хочется уменьшать достоинства этих несчастных жертв.

Мы приближались к Калькутте и перебрались на пароход. На берегах рисуются загородные домики англичан, выстроенные в итальянском вкусе. От устья реки до Калькутты не более 100 миль, и этот переезд совершается в 2, 3, а иногда ц в 4 дня, потому что нужно посылать за пароходом, и притом по ночам плавания не бывает. Вчера вечером случилось происшествие. К нашему пароходу прицеплена была маленькая бенгальская лодочка, в которой сидели 4 индийца, употребляемые нами для рассылок. Вдруг при сильном повороте парохода лодка опрокинулась. Трое из индийцев уцепились за обшивку парохода, но четвертый был унесен быстрым течением реки. Впрочем, он плавал как утка, и ему угрожала единственная опасность попасть в зубы акулы или крокодила. Спущенная шлюпка поспешила на помощь несчастным.

Мы бросили якорь перед Калькуттой. С первого взгляда город похож на Петербург: река, широкая, как Нева, ряды европейских зданий с большими промежутками, низменная местность и целый лес мачт. Ma che colora, che suclata [ «Но какая жара, какая духота»].

Наконец я в Калькутте, в гостинице «Спенс». Тотчас же по приезде я послал к банкиру Бэгшау и К° осведомиться о письмах. Ты помнишь, что я просил тебя адресовать свои письма в Бомбей на имя Лекки и К°, а им поручил переслать в Калькутту к Бэгшау и К°; но до сих пор нет еще ни одного письма. Вот уже несколько месяцев, как я обратился с подобными же просьбами к Елизавете Салтыковой] и к моему управляющему, а все ничего… Не понимаю, что это значит?

[Ему же]

Калькутта, 12 октября 1841 года

Я получил твои письма из Бадена. Несколько дружеских слов оживили меня: благодарю тебя!

Ты мне пишешь, что выслал мне собственных твоих денег 10 тысяч франков, да мой управляющий выслал еще какую-то сумму; но дело в том, что я ровно ничего не получал: на все мои настоятельные требования, убеждения и просьбы из России ни ответа, ни привета. У меня остается всего-навсего 3 тысячи франков; а жизнь в Калькутте так дорога, что трудно поверить.