Письма о письме - [55]
Спасибо за доброе письмо и за то, что показали ваш текст про «Оно ловит». А также за то, что рассказали об альбоме. 32 страницы, вот так объем.
Знаете, «Оно ловит» было тем еще времечком, и то было странное время, я тогда не был даже молод. Теперь же на мне ездят 72 года, и это больше всего похоже на то, как приходишь в себя после фабрики или скверного сожительства. Я чувствую, что письмо по-прежнему тут, чувствую, как слова вгрызаются в бумагу, это необходимо, как и раньше […] Письмо спасло меня от психушки, от убийства и самоубийства. Мне оно по-прежнему нужно. Сейчас. Завтра. До последнего вздоха.
Похмелья у меня теперь хуже, но я по-прежнему выбираюсь из постели, в машину и еду на бега. Играю помаленьку. Другие игроки меня не достают. «Этот парень ни с кем не разговаривает».
Потом, ночью, иногда оно есть в компьютере. Если нет, я не выталкиваю. Если слова на тебя не прыгают, не сто́ит. Иногда я и близко не подхожу к компьютеру, потому что ничего не жужжит, а я либо умер, либо отдыхаю, и только время тут покажет. Но мертв я, лишь пока на экране не возникнет следующая строка. Тут нет ничего святого, это целиком необходимо. Ага. Да. Меж тем я пытаюсь быть как можно больше человеком: разговариваю с женой, ласкаю кошек, сижу и смотрю тв, если в силах, или, может, просто читаю газету с первой страницы до последней, а может, просто пораньше ложусь спать. Когда тебе 72, это совершенно другое приключение. Когда мне стукнет 92, оглянусь на это и посмеюсь. Нет, я достаточно далеко зашел. Слишком уж оно похоже на то же самое кино. Только вот для всех нас оно становится чуть уродливей. Никогда не думал, что окажусь здесь и сейчас, а когда уйду – буду к этому готов.
1993
После более сорока лет безуспешных попыток появиться в журнале «Поэзия» у Буковски все же опубликовали в нем три стихотворения – незадолго до его кончины.
[Джозефу Паризи]
1 февраля 1993 г., 10:31 вечера
Помню, очень молодым человеком, сидя где-то в публичной библиотеке Л.-А., читал «Поэзию: журнал стиха». И вот наконец-то я к вам присоединился. Полагаю, решать это осталось на нашу с вами долю. Так или иначе, я рад, что втиснул в вас парочку стихов. […]
Спасибо, новый год обходится со мной по-доброму. Я в том смысле, что слова у меня лепятся и вихрятся, кружат и летают. Чем старше становлюсь, тем больше, кажется, на меня сваливается это волшебное безумие.
Очень странно, но я его принимаю.
Послесловие
Перебирая больше двух тысяч страниц неопубликованной переписки в попытках найти самые вдумчивые письма Буковски о литературе и письме, я натыкался на всевозможные прежде не виданные сокровища: неизвестные письма Генри Миллеру, Уиту Бёрнетту, Карессе Кросби, Лоренсу Ферлингетти и литературному божеству самого Буковски Джону Фанте; там был забытый яркий рекламный текст к одной из самых популярных книг Буковски «Эрекции, эякуляции, эксгибиции и вообще истории обыкновенного безумия»; предисловие, которое Буковски написал к своей первой книге на голландском языке «Dronken Mirakels & Andere Offers», впервые публикуемое здесь по-английски, и незавершенная пародия на литературный журнал под названием «Обозрение туалетной бумаги». Кроме того, нашлись очень ранние письма Буковски, где его стиль поразительно вычурен и напыщен, а также некоторые его иллюстрации, от которых спирает дыханье, – они здесь тоже публикуются впервые. Добавьте к этому редкому материалу несколько самых страстных писем, когда-либо написанных Буковски, и этот томик переписки запросто окажется не менее захватывающим, чем любой другой его сборник. И впрямь Буковски здесь предстает в своем лучшем виде: грубый, остроумный и глубоко трогающий; предоставляя товар, он не берет пленников.
По большей части в этих письмах отчетливо чувствуется их непосредственность: у Буковски нет времени на болтовню о делах, он во всех письмах до единого изливается безотлагательно, повседневные дела обсуждает с подлинным возбуждением. Как будто он писал стихи в форме писем – он то и дело утверждает, что письма так же важны, как стихи. В той же мере некоторые письма читаются как рассказы, словно писал он действительно хорошо продуманное произведение. Поэзия, художественная литература и переписка для Буковски оказываются в одной категории: искусство. Он столь же насыщен и обращаясь к людям впервые. Его письма Эдварду ван Элстину и Джеку Конрою поистине столь же буковски, как то, что он писал друзьям, редакторам и поэтам, с которыми переписывался подолгу. Для Буковски никакой разницы не было. Письма были способом выразить, каков он, и не важно, кому он их отправлял.
В переписке Буковски также очевидна непосредственность. Первая мысль – лучшая мысль, кажется, утверждает он в большинстве писем. Голос его звучит из них во всем своем блеске первого лица, когда он пишет и друзьям, и недругам. Лишенное всякого притворства, его письмо становится хрустально-ясным моментальным снимком настроения автора в данный момент. Его безудержный подход к творчеству определенно присутствует и в корреспонденции, пишет ли он бесстрастное утверждение о положении дел в американской беллетристике с нежным отступлением о своей дочери или же свирепо нападает на современных писателей. Во всем этом Буковски остается самим собой.
