Письма о науке, 1930–1980 - [26]

У Вас более ответственные и сложные дела, чем мои как ученого. Но мы одинаково рьяно должны относиться к нашим задачам. Правда? Поэтому я считаю, что я должен делать все, от меня зависящее, для успеха моей работы. Сейчас строители своей безобразной инерцией стоят поперек дороги. Надо их заставить работать к сроку. Я лично истратил все имеющиеся у меня средства, так что Борисенко и разговаривать со мной не хочет, но, черт с пим, это меня мало трогает.

Тогда я обратился за Вашей помощью. Я писал Вам в марте, что у меня руки опускаются. Я говорил с Вами 5-го апреля, пишу Вам опять 11-го, говорю с Вами 17-го, пишу опять 22-го, но строительство ни с места. 25-го апреля на строительстве всего 5 маляров (сегодня, правда, их 30!). Я, конечно, вышел из себя и написал тогда, что либо Вы не хотите, либо Вы не умеете их заставить работать. Что касается формы, то это просто вопрос темперамента.

А вот Вам мое психологическое состояние. 27-го марта я разговариваю с инженерами завода Всесоюзного] а[втогецного] т[реста]. Я уясняю себе всю важность для страны проблемы получения кислорода из воздуха и также я вижу, что это интересная научная проблема, за которую стоит взяться, так как из теоретических соображений следует, что есть возможность добывать кислород с десятикратной экономией энергии[44]. <...>

Двенадцать дней я работаю над этой задачей вовсю. Сижу до 4—5 утра. Наконец мне кажется, что я нашел возможное решение, которое хочу сразу же испробовать. Конечно, теоретические решения ничего не стоят. Я, конечно, могу ошибаться. Поэтому надо скорее за опыты. Через три дня у меня готовы чертежи, еще через три дня мы приступили к работе в мастерской. И к концу этой недели турбина будет закончена почти совсем. <...> Так вот, если бы не эти, сто раз проклятые строители, через десять дней после 1-го мая я бы смог производить опыты и знал, стою ли на пути правильном, который обещает надеяться на возможность решения поставленной задачи. А ведь строители могли бы свободно кончить лабораторию месяц тому назад, и тогда бы никакой задержки не было.

Но этого мало. Я очень интенсивно работал этот месяц, и мне хотелось все свои силы сосредоточить на работе. Но это было невозможно — мне приходилось тратить ежедневно 3—4 часа на заботы о Borissenko Ltd, которые меня раздражали своим невыполнением обещаний, плохой работой. Мне приходилось щупать штукатурку, выверять умывальники, следить за циклеванием полов и пр. и пр. Прежде это меня не раздражало, но когда я взялся за свою работу, это все меня очень изводит. В особенности когда видишь, что, несмотря на все усилия, работа не двигается с места. Разве это не обидно? Разве я не вправе сказать, что это равносильно забиванию гвоздей скрипкой? <...>

Итак, резюмируя, еще раз говорю, что единственные мотивы, руководившие мной, когда я Вам писал, как и всегда — это успех института и его научной работы, ответственность за которую я взял на себя перед страной. Вы нам много помогли, и это я ценю и готов, как я уже Вам говорил, продолжать работать так же, как это было до сих пор. Но если Вы считаете, что я себя веду неправильно, что я должен только и думать, что быть почтительным и вежливым, что я не должен говорить того, что я думаю и чувствую, ради этой вежливости, то так мы не сработаемся. Я буду не я, и дело будет вялое. Тогда уж пусть нам помогает человек не такой значительный, как Вы, но который на меня обижаться не будет. Вы мне говорили о такой возможности.

Мне хочется Вам рассказать, как было прежде в Кембридже. Ведь вот, когда мы не могли договориться с Retherfordoм, то у него тоже темперамент не малый, и я часто получал «silly ass» и «silly fool»[45], но все это быстро улаживалось, так как объединяла нас общая научная работа и уважение.

И мне кажется, [что] тем, что я готов Вас ввести в нашу научную работу, готов работать с Вами, я больше, чем чем-либо другим, показываю свое отношение к Вам. Если бы я не уважал Вас, то я бы так не поступал.

П. Капица

P. S. Я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы нашли возможным не говорить со мной на эти темы через Ол[ьгу] Ал[ексеевну]. Она очень все это принимает близко к сердцу и огорчается. Она очень хороший помощник и помогает исключительно хорошо, и огорчать ее мне не хочется, это подрывает энтузиазм работы [46].

Между прочим, сегодня на строительстве оживление. Надолго ли? Когда я попросил Борисенко зайти ко мне поговорить, он отказался.

30) Г. Ф. ГРИНЬКО 4 июня 1936, Москва

Народному комиссару финансов Союза ССР

Товарищ Гринько,

В продолжение ряда лет я был директором Королевской лаборатории в Кембриджском университете и теперь, организуя Институт физических проблем Академии наук СССР, я был поражен необычайными, нелепыми размерами финансово-бухгалтерского хозяйства наших институтов в Союзе. В Кембридже со всей бухгалтерской стороной справлялся мой секретарь, у которого это отнимало не больше 2-х часов в день. Даже более крупные институты, чем мой теперешний в Союзе, как, например, Кавендишская лаборатория, затрачивают столько же сил на финансово-бухгалтерское хозяйство. У нас же в данный момент на этой работе сидит 5 человек! <...> Существующий несоразмерный с реальными потребностями научных учреждений бухгалтерский аппарат загромождает и удорожает хозяйство, никчемно осложняет внутренний распорядок жизни института и тем самым вредит нормальному развитию научного хозяйства.