Письма о конце света - [5]

Третьего дня собирались у меня, не очень хотелось принимать общество, но Ли настояла, и как специально собралось не менее сорока! Даже Матюшин пришел, вот уж кого видеть совсем не хотелось. К середине неожиданно пожаловал сам Г. Ц, разумеется, все остолбенели. Никогда еще не видел его в такой ярости, уверяю, Оюна, у него действительно деревянная голова, не я один это заметил! Г. Ц отвел меня в сторону и едва ли не набросился с кулаками, я же ровным счетом ничего понять не мог. Наконец он заметил мою растерянность, успокоился немного, почти извинился, и сообщил, что некто все же преступил главный закон и поднял будущий временной пласт (как, Оюна, как?! не понимаю!), и будто даже взял вещь, могущую служить проводником, если я правильно понял, - это солонка. Я был в шоке, никак не мог поверить, что кто-то из нас способен на такую отчаянно губительную глупость. Что же теперь будет, милая Оюна, как все поправить? А главное, как изобличить глупца? Не представляю, какую кару придумает для него(нее) Г.Ц. В общем, остаток вечера был безнадежно скомкан, Г. Ц. ушел, хотя мы так просили его задержаться и поговорить с нами, оставил нас в растерянности и смятении. Мы неловко толклись в большом зале и были вынуждены подозревать друг друга, я с превеликой радостью подозревал бы отвратного Матюшина, но, увы, не имею на это, к несчастью, никаких более менее веских оснований. Такие вот печальные дела, милая Оюна. Ну, на кой черт кому-то понадобилось несчастное будущее? Что обнадеживающего и жизнеутверждающего он(она) собирался там увидать? Неужто мало спокойного, хорошо известного, полностью предсказуемого прошлого? Что же мы натворили, милая Оюна, что же натворили... Как же прав был Г. Ц когда говорил, что человеческая натура жадна и абсолютно безответственна, что живет человек так, будто завтрашнего дня у него нет, а вчерашнего и не было. Нет, не буду вспоминать простоту и мудрость его слов, иначе маятник душевного разлада раскачается еще сильнее.

Спасаюсь воспоминаниями о тебе, дорогая Оюна. Частенько всплывает в памяти тот вечер у Мирграт, все были в светлом, легком и только ты, как вызов всем и вся, в удивительном платье - тяжелом, как предгрозовое небо, такого глубочайше синего цвета... не увидеть дна у такого цвета, сколько не вглядывайся! И эта оборка, бесшабашными крыльями по плечам, груди, спине... и босые стопы с золотой цепочкой на левой лодыжке. Прости, быть может, не приятны тебе мои воспоминания, но картина эта как сейчас стоит перед глазами, и ни о чем кроме думать не могу. Как же сладко надорвалась душа, когда увидел я свой подарок, блеснувший на тонкой твоей коже! Живи вечно, милая Оюна. Жду писем твоих, как воздуха. Твой Л."

Господи, как же прыгает сердце... ну кому, кому я так понадобилась именно в этот момент?! Проклятый телефон! Вскочив с пола, едва удержалась на затекших ногах и, как на культях, доковыляла до телефона.

- Да!

- Маргарита, - произнес тягучий голос Бывшего, - здравствуй.

- Привет. Ты не мог бы...

- Я займу буквально минуту. Рит, я продумал варианты, и нашел оптимальный компромисс - я покупаю тебе двушку в любом районе, где пожелаешь. Разумеется, ремонт, обстановка, машина, к сожалению, не дороже опеля, у меня сейчас временные...

Я уже ничего не слышала, оглохнув и ослепнув от ужаса. Мне придется уехать отсюда?!

- Паша!!!

- О, боже, не кричи ты так! В чем дело?

- Когда я должна уехать отсюда?

- Рита, ну я не стал бы формулировать вопрос именно так...

- Когда ты собираешься меня вышвырнуть отсюда?! Сколько у меня еще времени?!

- Ри...

- Просто скажи!

- Двух недель тебе хватит собраться?

- Возможно... дай мне месяц, прошу тебя!

- Рита, ты в порядке? Что с тобой?

- Все хорошо, Паш, все хорошо, просто мне тяжело будет расставаться с этим местом.

- Надо же... мне всегда казалось, что ты ненавидишь наш дом.

- Паша, пожалуйста...

- Ты напилась что ли? Позвоню в конце будущей недели.

Бросив трубку, я вернулась к разбросанным по паркету листочкам. Собрала их, сложила в конверт, ходила по комнатам, не выпуская из рук. Милая Оюна, отчего ты совсем не любишь Л? Позволяешь себя любить, дозволяешь поклоняться цепочке на твоей ноге, такая самодостаточная, недосягаемая, незнакомая.

Вытряхнув на кровать побрякушки из шкатулки, выбрала из блестящего месива цепочку-браслет, застегнула на левой лодыжке. Совсем не то, вульгарно и пошло, смотрится не так как на Оюне. Замочек открываться не хотел, пришлось дернуть, разорвать и смотреть, как крошечные желтые звенья орошают терракотовый ковер. Милая, милая Оюна... какое ты любишь вино? какому времени года, какой эпохе ты более благосклонна? длинные у тебя волосы или короткие? высокая ты или малышка? что ты хочешь, Оюна? впусти меня к себе.

К концу недели я получила пятое письмо.

"Дорогая Оюна!

Отчаялся, дожидаясь весточки от тебя, не случилось ли чего? Ужасные дела творятся, милая, все крошится, приходит в негодность. Солонку раздобыла Ли. Она приходила ко мне сегодня, перепуганная, растерянна. Умоляла не выдавать. Могла бы и не просить об этом, разве смог бы я выйти ко всем и сказать, что нас, всех нас, весь наш мир погубила маленькая сливочная Ли? Успокаивал ее, как мог, хотя, чем можно утешить? Спросил, далекий ли пласт она подняла? Оказалось - нет, но увиденного хватило ей, чтобы растеряться и насовершать глупостей (взяла эту проклятую солонку). Оюна, мировая материя разрушилась, мы балансируем на швах, но и они вот-вот расползутся. Ли видела процесс распада, понимаешь, она не взяла солонку, она подобрала ее, а где, даже не хочу описывать, что бы не расстраивать тебя, милая. Пишу эти строки, всячески оттягивая главное. Оюна, впервые в жизни я не знаю, как должно поступить. Теперь мне известен скорый и бесславный конец человеческой иллюзии, известен так же и выход, спасение. Поделись я всеми этими знаниями и соображениями с нашими, пришлось бы выдать Ли, не предупредить - всех обречь. Но не беспокойся, выход я непременно отыщу, чуть позже, но обязательно отыщу.