Письма - [2]

— Мне 23 года. Я уже был нечистый… — говорит Борис, старший из этих молодых людей.

— «Это ничего, — отвечает 16-летний Сережа. — А если вы так влюбитесь, что захотите жениться, что ж худого?»

И в самом деле, что ж тут худого? Чистый брак, основанный на чистой любви… — вот [вывод] к которому привели их теоретические занятия вопросами пола. Но ведь это и есть высший идеал христианской нравственности. «Я был нечистый», — говорит Борис с мукой, с болью, с раскаянием и ужасом.

Он ищет спасения от этой «нечистости» своей в оздоровляющей нравственной чистоте «Зеленого кольца». Жажда чистоты, жажда целомудрия и есть главное чувство, одушевляющее их всех. Эти дети могут заблуждаться теоретически, но что воля у них добрая и чистая видно по любви Сережи к Русе, одному из эпизодов пьесы, проникнутому «ароматом поэзии», как выражается протокол Московского Комитета. Это детски-нежная, святая, драматически-восторженная, идеальная любовь. Надо потерять всякое нравственное чувство, чтобы заподозрить в ней что-то нечистое. Такова жизненная, практическая мера того добра, очищения и оздоровления, которую дает «Зеленое кольцо». О какой же тут «грязи» может быть речь. Надо иметь самому грязное, старчески-развратное воображение, чтобы увидеть в этом «грязь».

NB. Протокол употребляет непонятное выражение «грязь вопросов» («грязь» связана с целым рядом вопросов, которое они — гляди [Зеленое кольцо] задает). Какая же может быть «грязь» в вопросах, т. е. в отвлеченных мыслях и теориях.

Фиктивный брак дяди Мики с Финочкой, которым кончается пьеса, есть единственный конкретный «факт» или, вернее, подобие опять-таки и «привидение» факта, на который опирается протокол в своем криминале. Но этот брак не оправдывается, а осуждается самим дядей Микой, как нелепая детская выдумка.

Если же он на него все-таки соглашается, то только явно иронически и потому, что надеется, что сами дети поймут его реальную невозможность и ненужность. Да он и не соглашается вовсе. Вопрос о фиктивном браке так и остается открытым. Сделан намек на глубокое, чистое и нежное чувство, может быть, даже начало влюбленности дяди Мики в Финочку.

Если этому чувству суждено развиться, то мнимый брак сделается истинным. Но это лежит уже за пределами пьесы, и не в задачах автора рассказывать всю дальнейшую судьбу своих героев. Он только изображает данную трагическую коллизию действующего лица.

Во всяком случае, ссылками на то, что молодежь занимается вопросами пола, как на улику безнравственности и ни на чем не основано.

Не менее произвольна ссылка и на другую сторону пьесы — на сочувствие автора к детям, в трагическом столкновении «отцов и детей». Совершенно непонятно, почему нравственно необходимо и обязательно сочувствовать «отцам», а не «детям». Физиологическое рассуждение, в которое пускается Л. Т. К. о несовершенном строении мозга у лиц, не достигших чувственного возраста (какого именно?) переносит вопрос о нравственности или безнравственности действующих лиц пьесы, так и самого автора на такую почву, на которой едва ли возможно признать компетенцию Л. Т. К. Стоит ознакомиться с историческими документами различных эпох и народов, чтобы убеждаться в том, что умственная зрелость наступает у разных поколений в разные годы. Как бы, впрочем, не решали вопрос об отношении физиологического возраста к умственной зрелости не следует забывать, что человеческая жизнь в своих глубочайших основах строится не только умом, но и сердцем. Великое сердце 17-летнего подростка Жанны д'Арк спасло Францию и малолетние сыновья знаменитого героя 12-го года, генерала Н. Н. Раевского,[12] участвовали в Отечественной войне и в славных подвигах отца своего. Неужели это это все «безнравственно», потому что противоречит «физиологии».

М. Комитет предчувствует опасность, которою угрожает отстаиваемой им мысли: «если не обратитесь и не станете как дети, не можете войти в царствие Божие».[13]

Комитет устраняет этот грозный для него текст и утверждает, что евангельские проповеди выше детства, как божественного начала жизни, относится к невинным, тогда как подростки «зеленого Кольца» порочны.

Но мы уже видели, что обвинение это фантастично и призрачно. Нет, святые слова о детстве как о вратах в Царстве Божие остаются в данном случае во всей своей грозной силе и могли бы послужить эпиграфом к пьесе.

«Если пьеса не мистификация, не парадокс очень талантливого человека, то это ложь на человеческую природу, на физические, психологические и, пожалуй, моральные законы», замечает протокол. Тут какое-то вопиющее противоречие: талантливо, художественно и вместе с тем лживо, безнравственно. Казалось бы одно из двух: или художественно и правдиво или лживо и нехудожественно.

Не могу кстати удержаться, чтобы не выразить моего удивления по поводу слова «мистификация», которое позволил себе Моск. Комитет в выше приведенном заключении протокола. Что такое «мистификация»? Сознательный обман. Комитет допускает возможность, чтобы автор, представляя свою пьесу на заседание Дирекции, сознательно желал ввести ее в обман.

Я хорошо помню, Влад. Аркад., Ваше первое впечатление от пьесы: она показалась Вам достойной внимания, как произведение художественное, и никакой «безнравственности» Вы не усмотрели в пьесе. Полагаю, что этого впечатления Вы не изменили и теперь, после отзыва Моск. Комитета.