Письма - [35]

Вся надежда на вас, и кроме вас уладить подобное дело никто не может. Вас же Кетчер, Михайло Семенович и я покорнейше просим передать ее в цензуру и попросить в ней г. цензора, чтоб процензуровал ее поскорей, и послать, хоть через контору, если можно, к Щепкину. Если она получится и 20 января, то еще ничего. Теперь вопросы: почему, скажете, пишешь ко мне ты, а не Кетчер? — Он готов к вам написать двадцать раз, да с вами лично не знаком. Еще: из чего я хлопочу? — Из того, что я поддерживаю честь вашей фамилии.

По приезде в Москву, я послал к вам письмо — извините, спешил — на чем попало: хотелось поскорее, лишь бы написать, о чем было вам угодно знать. Получили вы его? Подписка здесь на все журналы идет весьма тихо; что будет дальше? Василий Петрович Боткин на днях посылает к вам славную статью, которую перевел он с английского, из какой то мисс… мисс… ей Богу, позабыл.

Анне Яковлевне низкое почтение. Искренно уважающий и любящий вас, ваш Алексей Кольцов.

52 А. В. Кольцовой

10 января 1841 г. Москва.

Милая сестра моя, Анисья Васильевна! Благодарю тебя душевно за письмо; оно так полно души и чувства любви и искренности, что я прочел его несколько раз. Такие письма не всегда у нас выходят из души. Это была у тебя прекрасная минута, в которую жила жизнь чудесная, — непостижимая тайна души человеческой. В ней в одной сколько жизни, сколько сторон различных, сколько углов и тайников добрых и злых. Порою именно святая благодать неба осеняет ее и веет упоительно на все такою магическою силою, и в эту пору к чему она ни прикасается, все освещает своим божественным светом, самую ледяную душу согревает теплотою своего чувства, и все помыслы исчезают как дым от лица огня. Но бывает другая пора, пора тяжелая, полная грязных мыслей и грустных дум и замирающей тоски; и весь свет нам кажется печален и мрачен, и злой дух невидимо преследует нас и шепчет нам какие-то страшные речи, и силою тянет нас на грех, на зло, на муку и на гибель. И если в чьей груди не лежит нравственного сознания о самом себе, — беда. Он в одну минуту погубить нас навсегда, и уж никогда из-под его влияния не освободится человек; каждую минуту он из одной крайности начнет итить в другую, пока бездна погибели не поглотить и его доброго имени, и его существования.

Эта-то минута, этот-то злой дух погубит бедную Варю, и она, не имевши в груди нравственного долга, погибла навсегда. Теперь у ней один остался выход из этого состояния, и этот выход — смерть. Потому-то она бессознательно и призывает ее прежде времени. Какие страшные драмы разыгрываются в жизни, и разыгрываются в наших глазах! Бедная Варя — если не вспомнила, то скоро вспомнит мои слова! Я говорил ей еще их вовремя; но видно не было у ней в душе чувства понять их. Да, есть натуры, которые видят свою гибель — и идут на нее, и никакая посторонняя сила не властна их остановить. И потому, что они лишены, может быть, от самой природы этого благородного сознания в собственное свое «я», их жизнь — любить вещи, находить — вне самих себя. Бедные люди! жаль их, а помочь нечем. Другой гибнет тоже; но он знает прежде, что он гибнет, и идет твердо по избранной дороге; и час паденья — час его торжества, потому что он все стремление своей жизни сосредоточил давно уж в одной минуте. И благословенна его гибель.

Но будет об этом. Закроем молчанием эту печальную страницу несчастных людей; перейдем к другому. Но к чему же? Прежде всего: странно для меня, что ты получила в одно время три письма? Они посланы из разных мест, в разное время. Где ж они были? кто их держал и для чего? — не знаю. Все ли получили посылки? Я послал с Карпом Петровичем Капканщиковым: «Герой нашего времени», две книги; Пушкина 3 часть; «Ламермурскую невесту» Вальтер Скотта; «Гец» Гете драму; писанную драму Шекспира — «Ричард Второй». Боткин послал ноты: тетрадь, музыка Шуберта; мой «Соловей»; из Питера кое-какие разные, не помню, сколько нот, трубкою сверток. Ноты посланы, обе посылки, на имя Андронова. Теперь еще для тебя купил песни Пушкина, «С Богом в дальнюю дорогу» и «Лесной царь», Гете, музыка Шуберта, и еще кой-какие пустяки. Хотел купить школу для пения Варламова, да дорога: 28 руб. просят, а денег нет; выпишу из Воронежа.

В письме ты, наконец, мне уж много слишком льстишь, насказавши так много похвал; а не написала, поняла ли думу «Лес». Прочти в 11 нумере «Отечественных Записок», в отделении наук, статью о четырех драмах Шекспира, — там увидишь в ней, что значить нравственный долг человека.

Боткин со мной теперь очень хорош, а тогда были у него сердечные дела, но только я не знал; они-то и мешали всему. Белинский со мной был так хорош, что писать об этом не достанет дести бумаги; приеду — расскажу. Я скоро теперь приеду. Еще дело задерживает меня немного, Но на днях, кажется, всему будет конец. Ты, друг мой, ужасно меня обидела, говоря, что я куда-то определился, и тебе не сказал. Отцу и матери извинительно так судить, — я им сам много подал примеров так думать; но тебе грех, сестра, думать, чтобы я от тебя скрывался… Что же я от тебя сокрыл? — скажи. Сколько помню, кажется, я всегда с тобой был откровенен. Глупые люди выдумали и разнесли пустой слух, а вы и поверили. Ужели чужой народ больше имеет для тебя веры, чем родной брать? Жаль, что так вы ошиблись все во мне.