Письма к утраченной - [44]

Стелла смотрела мимо него, глаза сияли.

– Это была любовь с первого взгляда?

– Да. Правда, мамины родные не сразу приняли папу. Они были католики, а он – еврей. Ему пришлось много работать, доказывать, что он достойная партия.

Дэн не мог без улыбки вспоминать, посредством каких ухищрений Джозеф Росински доказывал собственную пригодность в качестве жениха.

– Простите. Сначала я отключился на концерте, теперь вот мучаю вас разглагольствованиями о себе…

– Не о себе, а о семье, – поправила Стелла. – И ничуть вы меня не мучаете, мне очень интересно.

От солнечных бликов ее волосы приобрели оттенок лакированного красного дерева. Дэн жалел, что фотоаппарат остался в обшарпанном офицерском клубе на Пиккадилли. Надо было с собой прихватить.

– Расскажите о своих родных, Стелла.

Не сговариваясь, они остановились, опершись на перила моста. Темза была цвета хаки, будто тоже надела военную форму и направлялась на задание. По контрасту с руками Дэна руки Стеллы казались бледными и неестественно хрупкими. Он вдруг остро почувствовал, насколько успел отвыкнуть от женского общества.

– Я своих родителей никогда не видела. Наверное, поэтому люблю слушать про чужих. Я росла в приюте, вместо семьи у меня только Нэнси. И, пожалуй, мисс Бёрч, наша директриса. Не то чтобы она с нами очень нянчилась, но теперь я понимаю – таких заботливых наставниц еще поискать.

И снова ветер выхватил медно-каштановый завиток, бросил Стелле на щеку.

– Мисс Бёрч вела меня к алтарю.

– А как к вам относятся родственники мужа? Те, что подарили часы?

– Хорошо относятся. Так, как надо относиться к невестке. – Стелла заправила локон за ухо, пожала плечами. – Вообще-то они рассчитывали на лучшую партию для Чарлза, но разочарования не выказывают.

Дэн нахмурился.

– Как вы познакомились с будущим мужем?

– Школа всегда подыскивает работу для выпускниц. Когда началась война, экономка викария уволилась, место освободилось. Вот меня и порекомендовали.

– То есть сначала вы работали экономкой? Вы же были совсем ребенком!

– Мне сравнялось семнадцать. Я понятия не имела, как вести дом, однако в то время хватало других дел – дежурства на эвакопунктах, сбор вещей для беженцев из Бельгии и Голландии. Наверное, глядя, как я справляюсь, Чарлз решил, что из меня получится хорошая жена священника.

Мрачноватое ухаживание, думал Дэн. Когда девушка вроде Стеллы – прелестная, нежная, хрупкая, милая, вдобавок совсем юная – вдруг решает, что лучший для нее удел – статус жены приходского священника, что-то здесь не так.

– Ловкий парень ваш муж, – уронил Дэн.

– Разве? По-моему, насчет меня он ошибся. Иначе он сейчас не был бы в Африке.

Ох, этот будничный тон, сколько в нем безнадежности!.. Дэн подался к Стелле, повинуясь порыву, накрыл ладонью ее предплечье.

– В этом Гитлер виноват, а не вы.

Она застыла, окаменела. Отвернулась, стараясь избегать его взгляда.

Сам испугавшись, Дэн отнял руку.

Обнаженная кожа покрылась зябкими пупырышками, Стелла принялась растирать предплечья.

– Зря я вышла без пальто. На улице прохладно.

Дэн не мог дать ей свой китель, это было строжайше запрещено. Сам он плевал на запреты, но что, если появится (откуда ни возьмись, как ей свойственно) военная полиция, начнет разбирательства, станет оскорблять Стеллу?

– Не будем останавливаться. Ходьба вас согреет, – сказал Дэн. (Надо же, чуть не спугнул ее!) – Отсюда недалеко до собора Святого Павла. Если не возражаете, можем зайти, полюбоваться. По-моему, это лучшее, что создал Кристофер Рен.

Стелла ничего плохого не делала и делать не собиралась. В конце концов, ее пригласили в церковь.

За массивными дверьми их с Дэном Росински ждала атмосфера благоговейного трепета. Атмосфера святости. Это не в бар пойти и не в ночной клуб, где пульсирующая музыка пробуждает самые низменные инстинкты, где дурманит и горячит духота.

В соборе оказалось холоднее, чем на улице. По голым рукам снова забегали мурашки. Медленно, очень медленно шла Стелла по черно-белым плиткам, шаги эхом отзывались в завороженной тиши. Едва переступив порог, Стелла и лейтенант Росински инстинктивно разделились. Росински отстал, засмотрелся на купол. Это напряженное внимание помнилось Стелле по их первой встрече. Она направилась к алтарю, движимая странной потребностью объясниться перед Богом. Чарлз утверждает, что Бог – отец всего сущего, знающий и любящий всякую тварь, однако Стелла, как ни старалась, не могла не думать о Боге как о приятеле Чарлза – вроде преподобного Стоукса или Питера Андервуда. О приятеле, который терпит ее, Стеллу, исключительно из уважения к Чарлзу. Словно гостья на вечеринке, она чувствовала: нужно официально поблагодарить устроителя.

В полумраке боковой часовни мерцали свечи. Стелла тоже зажгла свечу.

«Господи, убереги Чарлза, где бы он ни был, дай ему знать, что я люблю его…»

Молясь привычными словами, Стелла почти воочию видела: Бог смотрит на нее с легким презрением. Конечно, она ведь с самого начала была третьей лишней в союзе Чарлза с Богом, Бог и без ее напоминаний знает, что о Чарлзе надо заботиться. Ну не смешно ли с ее стороны просить Бога передать Чарлзу, что она его любит? Со свадьбы еще и года не минуло. Как молодая жена, Стелла и сама могла бы внушить эту мысль мужу. Вообще-то признанием в любви она заканчивала каждое письмо, а вот Чарлз о любви не упоминал, разве что в каком-то общем смысле, и отвечал будто не лично Стелле, а всему приходу. Ей казалось, она стоит на горной вершине и выкрикивает признания в ледяную гулкую пустоту.