Письма к друзьям - [5]

Из этого прочитанного отрывка вы видите, как трудно, чтобы не сказать - невозможно, естественному разуму проникнуть за завесу церковную. Тайна Церкви зрится только духовными очами.

Для некоторого уяснения существа Церкви считаю не лишним воспользоваться рассуждениями об этом предмете А.С. Хомякова. Рассуждение это не претендует на догматическое достоинство, но оно приближает нас к учению апостольскому и приоткрывает смысл последнего. "Церковь, - говорит Алексей Степанович, - есть... единство Божией благодати, живущей во множестве разумных творений, покоряющихся благодати"^{35}.

Подводя нас к определению Церкви, данному ап. Павлом^{36}, указанное определение Хомякова подтверждает раньше, и в этом письме, и, кажется, в предыдущем, высказанную мною мысль, что Церковь, в существе своем, не есть видимое общество, собрание, организация, как обычно думает подавляющее большинство "верующих". Мы потому и говорим, что веруем в Церковь, что Она - тайна и непостижима для плотского ума, а открывается оку веры.

Исповедуя свою веру в самое себя в Никейском символе^{37} ("верую во едину святую, соборную и апостольскую Церковь"), Церковь "показывает, - читаем у А.С. Хомякова, - что знание об ее существовании есть... дар благодати, даруемой свыше и доступной только вере, а не разуму. Ибо какая бы мне была нужда сказать верую, когда бы я знал? Вера не есть ли "обличение невидимых" (Евр.11:1)? Церковь же видимая не есть видимое общество Христиан, но Дух Божий и благодать таинств[4], живущих в этом обществе. Посему и видимая Церковь видима только верующему, ибо для неверующего таинство есть только обряд, и церковь только общество. Верующий, хотя глазами тела и разума видит Церковь только в ее внешних проявлениях, но сознает ее духом в таинствах, и в молитве, и в богоугодных делах. Посему он не смешивает ее с обществом, носящим имя христиан, ибо не всякий говорящий "Господи, Господи"^{38} действительно принадлежит роду избранному и семени Авраамову"^{39}.

Итак, следует различать Церковь-Организм от Церкви-организации: не всякий, входящий в последнюю, причастен первой, не все члены церковной организации ("общества, носящего имя христиан" - по Хомякову) суть члены организма - Тела Христова, Которое вбирает в себя, втягивает таинственным способом лишь "избранных" (Мф.22:14), "предуставленных к вечной жизни" (Деян.13:48). Основу, стержень, костяк этого Организма-Церкви составляют духовно-совершенные. Эту мысль ясно выражает знаменитый отец Церкви, священномученик III-го века, Мефодий - епископ Патарский. Вот что находим, между прочим, в одном глубокомысленном его рассуждении о созидании Тела Христова (привожу из этого рассуждения лишь несколько строк):

"Совершеннейшие по степени преуспеяния составляют как бы одно лицо и тело Церкви. И подлинно лучшие и яснее усвоившие истину, как избавившиеся от плотских похотей чрез совершенное очищение и веру, делаются Церковью и помощницею Христа, как бы девою, по словам Апостола^{40}, соединяясь с Ним и уневещиваясь Ему, чтобы, приняв чистое и плодотворное семя учения, с пользою содействовать проповеди для спасения других^{41}.

Что касается немощных - "новоначальных"^{42}, то они в церкви-организации приуготовляются, так сказать, к переходу (таинственному, незримому) в Церковь-Организм, в Церковь - Тело Христово, чему содействуют усовершившиеся и укоренившиеся в Теле Христовом.

"Несовершенные и еще начинающие спасительное учение, - продолжает свою мысль св. Мефодий, - возрастают и образуются, как бы в материнском чреве, от более совершенных, пока они, достигнув зрелости-возрождения, приобретут величие и красоту добродетели, и потом по преуспеянии сами, сделавшись Церковью, будут содействовать рождению и воспитанию других детей... осуществляя волю Слова"^{43}.

Итак, мера святости определяет силу связи христианина с Телом Христовым. Эта мысль богомудрого священномученика, которая есть, конечно, и мысль святой Церкви, ясно выражается в молитве, читаемой иереем над кающимся, после исповеди: "Подаждь ему образ покаяния, прощение грехов и отпущение... Примири и соедини его Святей Твоей Церкви, о Христе Иисусе Господе нашем"^{44}.

Не ясно ли, что Церковь мыслит человека, обремененного грехами, как бы оторвавшимся от нее или, по крайней мере, ослабившим свой союз с нею, находящимся как бы в чине оглашенных, о которых Церковь за литургией и молится теми же словами^{45}, какими иерей о кающемся.

Исповедь, очищая от грехов, облегчая груз греховный, снова подтягивает христианина к Церкви, восстановляет нарушенную беззакониями связь с Нею. В полноте совершается это восстановление в следующем за исповедью величайшем таинстве Тела и Крови Христовых, разумеется, если таинство приято достойно, т.е. "со страхом Божиим, верою и любовию"^{46}. Здесь мы подходим к заключительному пункту нашей беседы, которым я и закончу свое слишком разросшееся письмо.

Все таинства освящают человека, освящают его и святейшее Имя Божие, благоговейно призываемое, и животворящий Крест, с верою лобызаемый и возлагаемый. Но особенную силу освящения, обожения человека имеет воистину страшное, святейшее таинство Евхаристии, делающее человека подлинно "причастником Божеского естества" (2 Пет.1:4). Это таинство составляет, если так можно выразиться, сердцевину Церкви. Оно есть "средоточие мистической жизни Церкви", "таинственный центр единства церковного". Вот что говорит о взаимоотношении св. Тайн с Церковью благоговейный и глубокий религиозный мыслитель, можно сказать - учитель Церкви, Николай Кавасила (XIV в.).