Письма из Тольятти - [8]

Цыганская опереточная борода Славы Меньшикова окутана сизым дымом, среди буйной растительности маленькая трубка – на работе он курит большую, чтобы часто не набивать табаком, – почти не заметна. Сидит он на открытом окне, на высоте восьмого этажа.

– Признаюсь! – знакомым вальяжным басом произносит он. – Сдаюсь на милость победителей! Люблю, грешник, поговорить о профессиональном росте, так как дефектчиком навечно оставаться категорически и бесповоротно отказываюсь… А суть этой проблемы тоже отнюдь не сложна… Знаете ли, на заводе разработана точная и научно обоснованная система прохождения конвейерных рабочих по профессионально-техническому и даже административно-начальственному продвижению… Сегодня я – дефектчик, завтра, после окончания института, я, например, – бригадир, через годик-другой выбьюсь в наладчики автоматов на более сложных конвейерных линиях. А годиков этак через шесть-семь никто мне не помешает сделаться начальником участка или даже начальником цеха, если я… сам себе какой-нибудь неблаговидностью не помешаю… Такая вот продвиженческая система заинтересовывает человека в труде, создает, простите за наукообразность, мощный дополнительный стимул, мобилизует, вдохновляет, радует… Какие там еще есть трибунные торжественные словеса? А?!

– А Четырежды коронованного до сих пор нету! – меланхолически вздыхает Галина Чистова. – Грызет свою теормеханику, как легированную сталь.

Мы не выдерживаем:

– Друзья, товарищи, братцы! Отчего Папулю кличут Четырежды коронованным?

– А вот придет, расскажем… – доброжелательно обещает Галина Чистова. – Как-то неловко петь дифирамбы человеку в его отсутствие – поневоле случится перебор… Да он скоро появится, Папуля-то! Лекция кончается через десять минут, а от его аудитории до общежитки – рукой подать…

Десять минут – это так долго, что мы опять истязаем ребят животрепещущими вопросами: «Устаете? Выматываетесь? Не хочется ли переменить напряженно-скоростной урбанизм города на бескрайнюю ниву с трактором-одиночкой на туманном горизонте?» Ответы поступают так быстро, что невозможно понять, кто говорит:

– Не только не устаем, но уходим с конвейера физически недогруженными… Я, например, пудовыми гирями балуюсь, а Саша в футболишко после смены гоняет…

– Темп конвейера – гуманный, в бригаде существует всегда один лишний человек, который обязан подменить того, кто, предположим, устал или ушел по разным тайным делам…

– Добавлю: тот, кто любит бескрайнюю ниву, на ней и остался, а мы… Мы научно-техническую революцию собственными пальчиками пощупать желаем, понимаете ли…

– Я, братцы, разные там революции люблю! Меня хлебом не корми, а дай что-нибудь техническое переиначить, перекроить, иногда и подпортить…

– Были любители бескрайной нивы, были, но через месяц смотались в деревню, и – молодцы! Правильно сделали: здесь от них пользы, как от козла молока, а там они – первейшие люди… Человеки, они разные бывают, ох, какие разные! Я, например, без асфальта и теннисного корта на белом свете не жилец. А другим ниву вынь да положь!

Ребята горячатся, перебивают друг друга, руками размахивают, сигареты вместо пепельниц в подцветочники суют, а вот мастер Юрий Семенович Хлопов по-прежнему помалкивает с таким видом, словно и здесь сам с собой в шахматы играет. Только иногда он вскинет глаза на говорящего, изогнет вопросительным знаком левую бровь, непонятно улыбнется и опять – молчок! Отчего это он, а? В одной из столиц союзной республики специальный автостроительный институт кончил, машину от брызговика до «штанишек» знает, а молчит, точно к немости судом приговорен… Характер такой? А может быть, считает ниже своего достоинства с подчиненными полемику вести?

– Папуля! – радостно вскрикивает потерявшая бдительность Галя Чистова и даже в зеркало поглядеть забывает. – Папуля – собственной персоной – пришел!

У Папули цветут на щеках красные пятна величиной с блюдечко для варенья, глаза возбужденно блестят, рабочую одежду он сменил на серовато-черный строговатый костюм, галстук – отменно модный, туфли – зеркала. Красив, элегантен, изыскан даже, этот долгожданный Папуля! А от армейской выправки, от командирской строгости не осталось и следа.

– Нападающие и защитники, уважаемый вратарь, – торжественно и непривычно взволнованно восклицает Папуля. – Команда «Загни гвоздь»! Вашего мизерного интеллектишки, вашей смекалки и худенькой интуиции не хватит даже на сотую часть того, чтобы догадаться, что со мной час назад произошло! Это что? Это коробка замечательных куйбышевских конфет – лучших в СССР. А кому она будет выдана, прежде чем к ней приступят все остальные? Тому, кто догадается, что со мной случилось… Ну-ка, команда «Загни гвоздь», что исторически важного произошло?

Пауза. Кашель. Пожимание плечами, любопытное хмыканье, и девичьи взгляды на коробку на самом деле уникальных и превкусных куйбышевских конфет.

– Граф Калиостро, Мессинг – вот кто я! – после некоторого молчания басит с подоконника Слава Меньшиков. – Гони сюда конфеты, гони, варвар!

– Да ты сначала…

– Ни слова, Папуля, ни звука… После обзорной лекции по теормеханике ты Павла Игоревича, то бишь лектора, на лестнице споймал, на колени перед ним брякнулся и уговорил его тут же, в соседней крохотной аудитории, принять у тебя досрочно экзамен, ибо ты, Папуля, родной дом с открытыми глазами видишь и об отпуске даже в тот момент грезишь, когда Сашку за плохо затянутую гайку разносишь… Ну, гони конфеты, не разевай рот, Папуля! Девушки, мальчики, товарищи писатели, прошу обратить внимание не девятирублевые конфеты – пальчики оближете… Папуля, садитесь, вы мне больше не нужны!