Письма из Лондона - [124]

Вся эта деятельность, которую невозможно было замалчивать, несколько подтопила паковые льды в Британии. Министерство иностранных дел, по природе своей безыницативное, реагировало. Четыре года спустя настроение у них поменялось не потому, что они вдруг сделались страшно принципиальными, а потому, что прагматично осознали, что сколько ни заискивай и ни виляй перед иранцами хвостом, ни к чему это не приведет. Заявления стали более энергичными: Дуглас Хогг, второй человек в министерстве иностранных дел, обращаясь к Комиссии ООН по правам человека в феврале 1993 года, назвал фатву «позорной и возмутительной» — эпитеты, как видите, поползли по шкале Рихтера вверх. Сам министр иностранных дел Дуглас Херд сказал Совету Европы в Страсбурге, что остается «в высшей степени озабоченным продолжающимся отказом иранских властей отступиться от подстрекательства к убийству». Это могло прозвучать не особенно сурово, но все же внесло некоторое разнообразие в ритуальные заверения Херда о «глубоком уважении» к Исламу; не следует также забывать, что в свое время Херд на вопрос журналистов о самом неприятном своем опыте в политике молодцевато брякнул: «Чтение "Сатанинских стихов"». 4 февраля 1993 года Хогг встретился с Рушди, и это был первый раз с начала всей этой истории, когда писателя официально приняли в министерстве иностранных дел. Давая разъяснения в парламенте, Хогг заявил: «Нам следовало продемонстрировать свою поддержку», тогда как «мистер Пресс-Службоу», источник столь же надежный, сколь и анонимный, сообщил следующее: «Встав на определенную позицию, вы придерживаетесь ее до тех пор, пока решение не будет достигнуто. Салман Рушди сейчас выдвигается на передний план, и если вы спросите «Вас это раздражает?», то ответ будет — нет. Он пользуется теми же правами свободы слова и передвижения, что и все прочие граждане». Можно увидеть в этом уклончивом заявлении образчик бюрократического канцелярита, нечто абсолютно льюис-кэрролловское, но слава богу, что это зафиксировано. Министерство иностранных дел не раздражает, что мистер Рушди выдвигается на передний план. И у него есть точно такое же право передвижения, что и у всех. До того момента, пока он не попытается забронировать билет в главной авиакомпании страны.

И затем, наконец, в мае 1993-го Рушди было позволено встретиться с Джоном Мэйджором, который обещал ему двадцать минут и уделил сорок пять. Daily Mail, которая обычно артикулирует средний участок мозга Консерваторов, расценила это свидание как «поразительно опрометчивое». Бывший консервативный премьер-министр Эдвард Хит выразил свой протест на том основании, что «из-за этой несчастной книги» Британия теряла «массу контрактов»; тогда как Питер Темпл-Моррис, консерватор и председатель все-партийной британско-иранской парламентской группы, сказал: «На мой взгляд, консультантам премьер-министра, кем бы они ни были, следовало бы удостовериться, что у них с головой все в порядке». Ни один из критиков не счел странным, или скандальным, или унизительным, что законопослушного британского гражданина, который в мирное время по просьбе обеих партий собирается встретиться с премьер-министром, нужно провозить в Палату общин контрабандой.

Фотографического свидетельства встречи Рушди с Мэйджором (равно как и с Хоггом, Хердом или Клинтоном) не существует. Комитет Защиты, осознавая, что свидание было скорее символичным, чем продуктивным, настаивал на снимке, но безуспешно. Это редкое шарахание британских политиков от камеры — второстепенный, но любопытный аспект дела Рушди. На протяжении двух лет его челночной дипломатии писателя фотографировали с Вацлавом Гавелом, Клаусом Кинкелем, Марио Соаресом, Джеком Лангом, Жаном Кретьеном и большинством скандинавских политиков первого ряда. В Британии пока что только лидер лейбористов Джон Смит согласился не обращаться с Рушди как с инфекционным больным.

Однако ж заявления Хогга и Херда, а затем встреча с Мэйджором — который показался Рушди «хорошо информированным, благожелательным и заинтересованным в скорейшем разрешении вопроса» — поставили Британию в относительно менее инертную позицию; нуда, фактически нас втянула в этой дело остальная Европа. В самом ли деле, как предположил Рушди после встречи с премьер-министром, британское правительство теперь «приняло на себя руководство операцией», остается в высшей степени неясным; предположительно скорее британское правительство предпочитает руководить операцией, не предпринимая наступательных действий. Еще одним дополнительным эффектом от публичного жеста поддержки Джона Мэйджора могло бы быть молчаливое принятие Рушди обратно под крыло, возвращение ему символического паспорта: наш, не чужой.

Когда я спросил Рушди, какие надежды он возлагает на Шестой Год, он ответил: «Что обещания, данные на Пятом, будут выполнены». Он отказывается от поездок, сворачивает свою кампанию — «Не могу же я бесконечно выступать послом самого себя» — и собирается навалиться на литературу. Комитет Защиты (и полдюжины партнерских ассоциаций в Европе и Штатах) не собирается оставлять национальные правительства в покое. Проблема, разумеется, в том, чтобы красивые слова претворились в эффективные действия. По мнению Рушди, решительные устные заявления — хорошее начало, но «в смысле экономических рычагов никто не хочет ничего предпринимать, а если нет, то и Ирану это до лампочки… Соединенные Штаты наиболее категорически ставят вопрос об экономическом давлении, но за последние двадцать месяцев эта страна больше прочих увеличила свою торговлю с Ираном, несмотря на эмбарго». Страна, разглагольствующая о высоких принципах, поглядывает за плечо, чтобы удостовериться, чтобы не дай бог соседям не досталось чего лишнего. Может ли западный альянс позволить себе оказать серьезное экономическое давление? Бельгийский министр иностранных дел Уилли Клэс сказал Рушди, что, если правительства западных стран предпримут длительную попытку унять Иран, это обернется «крупной исторической ошибкой».