Письма из деревни - [24]

Занятно, что неподалеку от сельского кладбища, где покоится прах барина Озерова, стоит старинный каменный сарай, прозванный "пожаркой",- тут-то и собираются наши любители выпить и закусить. Эти выпивают не по-европейски, прочие - по домам, и довольно последовательно, почему у нас в деревнях и не отмечено душевных недомоганий в диапазоне от идиотии до склонности почитать.

При этом настоящих, забубенных пьяниц мало, поскольку крестьянский строй жизни не попускает спиться с круга за множеством разных дел. Однако бывает, что деревня запьет повально, если случится какое-нибудь форс-мажорное обстоятельство, вроде того, которое спровоцировал наш покойный пастух Борис. Незадолго до кончины он тайно зарыл у себя "на плану" сорокалитровую флягу бражки и наказал жене, чтобы в годовщину смерти однодеревенцы собрались его помянуть. Ровно через год наши мужики перекопали вдове Бориса весь огород, нашли-таки флягу, устроились тут же под яблоней и пьянствовали двое суток, покуда бражка не вышла вся.

Но такое времяпрепровождение, разумеется, не модель. В том-то все и дело, чтобы превратить употребление алкогольного напитка в небольшое личное торжество. Поэтому выпивать лучше в одиночку, чтобы собутыльники не сбивали с истинного пути. Перво-наперво затопить камин, да еловыми дровами, которые потрескивают и благоухают, придавая действу особенный колорит. Затем достать из холодильника бутылочку русского хлебного вина, желательно кашинского разлива, и некоторое время рассматривать ее на просвет, размышляя о том, чем бы этаким закусить. Хорош бывает в таких случаях кус холодной яичницы на поджаренном ломте хлеба, с помидором и ветчиной. Сюда же идет огурчик, насквозь пропахший смородиновым листом, укропом и чесноком. Запиваешь эту снедь крепким бульоном с яйцом, от которого по избе распространяется сладкий дух. И вот за окном первый морозец, поземка метет вдоль деревенской улицы, а ты сидишь у камина, который потрескивает и благоухает, глядишь на огонь как зачарованный, млеешь и думаешь о своем. Мысли всегда счастливые, во всяком случае, далекие от балканских дел и ценообразования на мазут. Думаешь, как было бы хорошо, если бы никогда не починили Останкинскую башню, или что ты на самом деле потомок принцев Оранских, или что тебе вот-вот дадут Нобелевскую премию за изобретение вечного колеса.

Культурное пьянство у нас еще спасительно потому, что во всем мире крестьянин печалится исключительно о путях сбыта сельскохозяйственной продукции, а наш наперед о разнесчастной своей стране. Трезвый, он размышляет - угасающая какая-то страна по всем статьям, а выпивши - что-то долго она угасает, и, может быть, она вовсе не угасает, а это просто-напросто такой стиль...

Письмо двадцать шестое (Расслоение на селе)

По итогам классовой политики большевиков прежде в деревне было только две социальные категории - мужики пьющие и непьющие, причем первые численно брали верх. Теперь не то: за последние десять лет расслоение на селе достигло таких пределов, что в крестьянской среде образовалась масса отдельных групп, причем пьющий мужик оказался в чувствительном меньшинстве. Это и понятно, поскольку у нас сельское хозяйство развивается не по Марксу, а в зависимости от фазы луны, и стоит оставить аграриев без присмотра, как в русской деревне начинается кавардак.

Итак, в последнее время на селе проявились: непоколебимые колхозники, колхозники от некуда податься, вольные хлебопашцы, предприниматели, опустившийся элемент, крестьяне, занятые в отхожих промыслах, интеллигенты и кулаки.

Меньше всего интеллигентов и кулаков. Из первых у нас в округе водится один вор, который вскрывает дачи и крадет преимущественно книги, а кулаков поблизости вовсе нет. То есть нет таких неуемно-самостоятельных мужиков, которые завели бы крепкое товарное хозяйство, использовали бы труд опустившегося элемента и были бы способны застрелить за беремя дров. Слышно, что где-то за Волгой, вроде бы в колхозе "Трудовик", завелся было один кулак, но его самого застрелили за то, что он препятствовал росту цен.

Самый заметный тип из нынешних - это непоколебимый колхозник, даром что численность сей группы невелика. Он горой стоит за социалистический способ производства и, как под Сталинградом, против частной собственности на землю, но это не от дурости, а потому, что он слишком сжился с своей судьбой. Не нужно ему ни законных десяти гектаров, ни свободы слова, ни шальных денег, и, в сущности, он такой же чудак, как те, кто верит в конечную победу добра над злом. Не сказать, чтобы непоколебимый колхозник существовал по слову чеховского Фирса - "при господах лучше было", а просто он уж очень прочно засел в наезженной колее. Он добродушен, общителен, любопытен, и с ним бывает занятно поговорить.

В прежние времена непоколебимый колхозник поднимался со светом по сигналу бригадира, который бил молотком в било, то есть в обрезок рельса, подвешенный где-нибудь посреди деревенской улицы, на виду. Он трудился весь световой день, зарабатывал основательно, имел мотоцикл, холодильник "Саратов", телевизор "Радуга" и один выходной костюм. В прежние времена он кормил скотину хлебом, вешал всех собак на Политбюро, не любил колхозное начальство и напивался по праздникам до положения риз. Что теперь?.. Теперь непоколебимый колхозник почти исключительно механизатор, о фронте работ он договаривается по телефону, зарабатывает гроши, и то через раз, если не макаронными изделиями, ходит пешком, кормит скотину сеном, вешает всех собак на демократов, не любит колхозное начальство и пьет от случая к случаю самогон.