Письма Г.В.Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925-1931 - [17]
Целую Ваши руки.
Ваш Г. Адамович
40
<Штемпель: 19.11.1928>
Дорогая Зинаида Николаевна
Письма Ваши я все в исправности получил, и на ниццский адрес, и здешние. Спасибо. Здешние, впрочем, так суровы, что я «ума не приложу» — чем это вызвано. Вины за собой не знаю, кроме фельетона о Дон-Аминадо[322]. Но литература есть чепуха и чушь — т. е. такая литература, и в ней «все позволено». C’est ma profonde conviction[323]. Вообще, дорогая Зинаида Николаевна, если бы Вы знали, как мне надоели блюстители всяческой нравственности!!! Может быть, Вам обидно, но я Вас такой не считаю, поэтому и пишу Вам. Вообще, я к Вам полон нежнейших чувств, и литературно, и жизненно. Не сердитесь за признание.
Спаржа на днях сказал очень верно (для меня): «Раскрыл “Возрождение”, увидел статью “о большевизме Блока” и обрадовался, что З<инаида> Н<иколаевна>». Оказался Ходасевич[324]. Что Вы делаете и как живете? Собираетесь в Париж?
Вы на днях должны получить книгу о Каннегисере, со стихами и тремя статьями (Алданов, Г.Иванов и я)[325]. Большая просьба к Вам от семьи и «окружения»: напишите статейку в «Возрождении»[326]. Это очень Ваша тема — стихи и террор. Стихи средние, но по молодости. Они очень хотят, чтобы была пышная пресса, а кому же в «Ренессансе» писать?
Если будете мне отвечать, пишите, пожалуйста: 5, rue de l'Avre, Hotel «Chambre», № 21. Я тут хотя ненадолго, но пока поживу. Целую Ваши руки.
Ваш Г.Адамович
41
<Осень 1928.Бумага: Cafe-restaurant des Tourelles 23, Boulevard Delessert>[327]
Дорогая Зинаида Николаевна
Надеюсь, Вы уже в Париже. Как Ваше здоровье и можно ли Вас видеть?
Ваш Г.Адамович
5, rue de l'Avre (XV).
42
<29 ноября 1928. Почтовая бумага: La Coupole.
Cafe restaurant. Bar americain. 102, Boulevard du Montparnasse, Paris>[328]
Дорогая Зинаида Николаевна.
Начну с полемики о «нравственности»[329]: я не о себе писал, а о других — тут был процесс у Спаржи и некоторое общественное ахание по этому поводу. Вы, может быть, читали — было и в «Ренессансе», кстати, в премерзком тоне! Меж тем, Спаржа внутренне очень чистая и очень честная[330]. Но вот что удивительно: у меня до сих пор не было ни одного друга, о котором бы «что-нибудь не выяснилось». Это длинная и удивительная коллекция. Меня это наводит на горестные размышления. Но мне хотелось бы написать в этом роде «мемуары Мартынова»[331] — с философским послесловием о сущности добродетели. Вы, пожалуй, поморщитесь, что «устарело». Это для меня в Вас непонятно — а иногда отчудительно, как в то воскресение у Вас, очень мне памятное, когда речь шла о смертной казни, и Вы на меня махали рукой, что все это уже разъяснено, опровергнуто и т. д. Ну, оставим.
Предо мной лежит Авортон[332], только что полученный и еще не прочитанный. Перелистав, нахожу, что слишком много божественного, — но это впечатление поверхностное, по именам: все больше Евлогий или Бердяев[333]. Стишок прочел: ужасен, по-моему, второй Раевский, «один танцует вещь», «другой танцует так»[334]. С ним «Корабль» дотанцуется. И еще, в «Лампе» — зачем Вы обижаете Аненнского? Там, мимоходом[335]. Напомню Вам один Ваш афоризм — старый, который я помню 20 лет: «Жестокость оправдывается только любовью», — из «Дневника»[336]. У Вас с Анненским глубинное недоразумение. Вот если «Корабль» еще будет выходить, испросите мне у редактора разрешение на «Воспоминания об Анненском»[337] — вымышленные мемуары, как Платон о Сократе, excusez du peu[338]. Или другое, по божественной части — о конце, об истаивании или увядании христианства: не трактат, конечно, а «грустные заметки», с множеством, увы, увы!», но с нежеланием на этот счет обольщаться[339].
Получили ли Вы Каннегисера? Меня очень позабавила сегодняшняя заметка о книге в «Возрождении», в хронике Ход<асеви>ча, — с разделением на «статьи» и «заметки». Ну, моя — коротенькая, пусть. Но отчего у Иванова «заметка»? Все это очень миргородское, совсем Ив<ан> Ив<анович> и Ив<ан> Никиф<орович>[340]. — Читали ли Вы «Евразию»[341]? Адрес Одоевцевой — 13, rue Franclin, (XVI). Напишите ей — она будет довольна. Ее роман имеет успех и «прессу»[342]. Жорж Ив<анов> пробовал устроить стихи Поплавского в «С<овременные> Записки», но, кажется, тщетно[343].
Надеюсь, что Вы, наконец, приедете в Париж. Все сроки прошли, и молодежь томится без воскресных чаев! Целую Ваши руки.
Преданный Вам Г. Адамович
5, rue de l'Avre (Paris XV) — это адрес случайный, отельный. Я там не останусь. Но дней 10 еще пробуду. Можно на «Посл<едние> Новости» — или Кантора (23, Eugene Beanuel. XVI).
43
<Декабрь 1928?>
Дорогая Зинаида Николаевна
Наслышавшись об успехе Зеленой Лампы, хочу Вас поздравить. Я не ожидал, что inauguration[344] будет такая блестящая, и даже побаивался, что публика еще не «раскачалась»… Что же зал? Останемся в золоте и бархате Плейель[345] или демократизируемся?
Я приеду 20-22-го. Не устраивайте, пожалуйста, до этого собраний, ни о царе, ни о любви[346]. Как Вам нравятся сербы и как же с «религиозным оправданием парламентаризма»?
Целую почтительно и дружески Ваши руки.
Г. Адамович
<Адрес в Ницце>
44
18.11.1929
Дорогая Зинаида Николаевна
Дневники Зинаиды Николаевны Гиппиус периода Первой мировой войны и русской революции (1914-1917 и 1919 гг.). Предисловие Нины Берберовой.
Богема называла ее «декадентской Мадонной», а большевик Троцкий — ведьмой.Ее влияние на формирование «лица» русской литературы 10–20-х годов очевидно, а литературную жизнь русского зарубежья невозможно представить без участия в ней 3. Гиппиус.«Живые лица» — серия созданных Гиппиус портретов своих современников: А. Блока, В. Брюсова, В. Розанова, А. Вырубовой…
Георгий Адамович - прозаик, эссеист, поэт, один из ведущих литературных критиков русского зарубежья.Его считали избалованным и капризным, парадоксальным, изменчивым и неожиданным во вкусах и пристрастиях. Он нередко поклонялся тому, что сжигал, его трактовки одних и тех же авторов бывали подчас полярно противоположными... Но не это было главным. В своих лучших и итоговых работах Адамович был подлинным "арбитром вкуса".Одиночество - это условие существования русской литературы в эмиграции. Оторванная от родной почвы, затерянная в иноязычном мире, подвергаемая соблазнам культурной ассимиляции, она взамен обрела самое дорогое - свободу.Критические эссе, посвященные творчеству В.Набокова, Д.Мережковского, И.Бунина, З.Гиппиус, М.Алданова, Б.Зайцева и др., - не только рассуждения о силе, мастерстве, успехах и неудачах писателей русского зарубежья - это и повесть о стойкости людей, в бесприютном одиночестве отстоявших свободу и достоинство творчества.СодержаниеОдиночество и свобода ЭссеМережковский ЭссеШмелев ЭссеБунин ЭссеЕще о Бунине:По поводу "Воспоминаний" ЭссеПо поводу "Темных аллей" Эссе"Освобождение Толстого" ЭссеАлданов ЭссеЗинаида Гиппиус ЭссеРемизов ЭссеБорис Зайцев ЭссеВладимир Набоков ЭссеТэффи ЭссеКуприн ЭссеВячеслав Иванов и Лев Шестов ЭссеТрое (Поплавский, Штейгер, Фельзен)Поплавский ЭссеАнатолий Штейгер ЭссеЮрий Фельзен ЭссеСомнения и надежды Эссе.
Впервые издастся Собрание сочинений Зинаиды Николаевны Гиппиус (1869–1945), классика русского символизма, выдающегося поэта, прозаика, критика, публициста, драматурга Серебряного века и русского зарубежья. Многотомник представит современному читателю все многообразие ее творческого наследия, а это 5 романов, 6 книг рассказов и повестей, 6 сборников стихотворений. Отдельный том займет литературно-критическая публицистика Антона Крайнего (под таким псевдонимом и в России, и в эмиграции укрывалась Гиппиус-критик)
В 7-м томе впервые издающегося Собрания сочинений классика Серебряного века Зинаиды Гиппиус (1869–1945) публикуются ее книга «Литературный дневник» (1908) и малоизвестная публицистика 1899–1916 гг.: литературно-критические, мемуарные, политические статьи, очерки и рецензии, не входившие в книги.http://ruslit.traumlibrary.net.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».