Письма Г. В. Адамовича И. В. Одоевцевой и Г. В. Иванову (1955–1958) - [11]

Ваш Г. А.

23. Г. В. Адамович – И. В. Одоевцевой

Manchester 9/III–57

Дорогой и бесценный друг, chere Madame Иногда люди дружатся и даже влюбляются по письмам, как Чайковский и Mme Мекк¹⁶⁵. Но хотя мы с Вами пребываем в дружбе давно, хоть и с перерывами, я ощутил прилив нежности, получив сейчас Ваше письмо, во-первых, – литературно: не то Пушкин, не то сюрреалисты, а во-вторых, – по смятению всех чувств, что я сейчас особенно понимаю и разделяю. Да, Алданов. И верно Вы пишете – «passons»¹⁶⁶, потому что лепетать что-то можно в газетах, а так – не стоит¹⁶⁷. Для меня это большое потрясение, и даже я не согласен, что в нем было что-то «ридикюльное», как Вы пишете и как все считали. Нет, было другое, скорее жалкое. Но еще раз – passons. Я бы лично не хотел так умереть, с папироской в руках, а хотел бы подумать раньше: что это все было?¹⁶⁸

А вот о том, что влюбиться в Вас – великое несчастие, Вы не так поняли, и если окажется не столь лестно, то извиняюсь. Вот что я думал: у Вас от природы – великий дар забывать. Вы можете уверять человека в вечной любви, и он поверит в вечную любовь, а Вы через неделю даже забудете, о чем ему говорили и как «блестели глазами», вроде Анны Карениной. Это я в Вас понял с первых лет. Это то, что делает Вас femme fatale¹⁶⁹, хотя Вы от этого стиля (скорей Дианы Карэн, чем Анны Карениной), к счастью, крайне далеки по врожденному вкусу. Ну, тоже passons.

Еще я очень рад, что Вы оценили стишок Мандельштама¹⁷⁰. Я его получил недавно и случайно, а еще до этого думал: «а может быть, подделка?» Но это – не подделка, а прелесть и чистейший Мандельштам, чего дураки не понимают. Что же до Вейдле, вас восхитившего, то он, действительно, недурен, хотя уж очень свысока-наставителен. А чтобы оценить, что за перо у этого человека, прочтите последнюю фразу (10 строк) на стр. 43¹⁷¹. Пожалуйста, прочтите вслух – себе и Жоржу, дабы насладиться стилем. Мне, между прочим, претит, что в «Опытах» слишком много обо мне¹⁷². Хотя я и великий писатель, но это смешно и глупо, верьте мне или не верьте. Могу поклясться, что не сочиняю. Померанцева я не обижал, а написал в «Новом русском слове» статью¹⁷³ (я ее еще не видел, – разве уже напечатали?) по поводу его стишков в «Русской мысли» с призывом писать только о бомбах и великих событиях. Ничего обидного в статье не было, – кроме, пожалуй, слова «демагогия». Но и это пустяк. Померанцев мне скорей приятен, ну, а остальное – сами понимаете.

Да, Madame, сказать ничего нельзя, и только с такими людьми говорить стоит, кои это знают и чувствуют. Вольская умолкла, даже до неприличья. Было «креол, креол!», а теперь, как ее разобрало, ни слова. Чем она наглупила? Я писал о ней Водову, с которым она говорит по телефону, и советовал, что сделать для комнаты.

Шлю Вам самые нежнейшие чувства, обоим. Не скучайте, ибо скучно везде. И, пожалуйста, пишите. Я после 22–23 буду, вероятно, в Париже (т. е., вероятно, – если не случится непредвиденного) до Пасхи или чуть больше.

Ваш Г. А.

24. Г. В. Адамович – И. В. Одоевцевой

7, rue Frederic Bastiat Paris 8 8/IV–57

Дорогая Madame и друг бесценный!

Получил Ваше письмецо – с удивлением, что я не пишу. Во-первых, в вихре света писать трудно, а во-вторых, вихрь был до сих пор не интересный, и писать было не о чем, кроме чувств и мыслей. Но об этом лучше писать из Англии.

Сначала о делах.

Леонидова я до сих пор не мог добиться. Он, по-видимому, ошалел от Legion d’Honneur¹⁷⁴ (поздравили Вы его?), куда-то уезжал, был неуловим. Наконец, вчера я говорил с ним по телефону и условился о свидании на четверг. Сделаю все, что могу, буду persuasif¹⁷⁵, сколько могу, и сейчас же отпишу, что и как. Что выйдет, не знаю, но постараюсь, чтобы вышло хоть что-нибудь. Кстати, Жорж соизволил сделать приписку на Вашем предыдущем письме, приведшую меня в гнев, ярость и возмущение: Pour une fois¹⁷⁶ сделай для меня что-нибудь конкретное». «Выходит, значит, соловья баснями не кормят» или что-то вроде. Но сделать что-нибудь «конкретное» насчет комнаты в Cormeilles мог бы только Господь Бог, а со сбором денег у меня тоже возможностей мало, а главное, я бездарен, как пень, в этом смысле. Тут надо бы быть Роговским¹⁷⁷ или хотя бы Рогнедовым¹⁷⁸. Ну, passons, не стоит об этом говорить.

Я был в первый же день приезда на панихиде по Вольской на rue Daru. Ляля страшно расстроена, что неожиданно. Но напрасно она написала в faire-part: «dans la 6-eme annee»!¹⁷⁹ Бедная Ninon была бы возмущена. Зачем было это оповещать? Кого я вообще видел? Всех понемножку, но все какие-то кислые. Бахрах, друг моего сердца, как Вы, верно, знаете, отбыл в Мюнхен¹⁸⁰, Лида стала на 9/10 несносна из-за претензий и обид на весь мир, Маковский все тот же старый хрыч и еще поглупел, по-моему. От Оцупа – ни слова ни у кого, но я жду грозы и выговора с высоты Синая. Да, попросите, пожалуйста, Вашего друга Померанцева прислать Вам статейку «Опять о поэзии», если Вы ее еще не читали: там есть пассаж обо мне. Я был глубоко изумлен, т. к. cela frise 1е¹⁸¹ хамство, и даже больше, чем frise. Это не полемика, а черт знает что по тону. Я его, кстати, встретил у Неточки третьего дня и сказал ему, что если не обижаюсь, то только по своей беспредельной лености. Он замахал руками и что-то стал объяснять, считая, что в статье в «Опытах»