Письма (1857) - [4]
Жене и детям твоим кланяюсь.
Ю. Д. ЕФРЕМОВОЙ Май — начало июня 1857. Петербург
Завтра Вы едва ли застанете Евгению Петровну на даче: она собирается в город и, может быть, пробудет здесь и вечер; а в среду она дома, и будут рады Вам. Я послал записку и к Некрасову, приглашая его в среду туда же для чтения: только не знаю, будет ли он.
Всё это Евгения Петровна поручила мне сказать Вам.
Честь имею почтительнейше быть
И. Гончаров.
Понедельник.
M. H. КАТКОВУ 5 июня 1857. Петербург
[5 июня] 1857 года
Милостивый государь Михайло Никифорович.
Сию минуту я получил Ваше письмо и, несмотря на сильное нездоровье и сбо[ры] к отъезду, спешу отвечать, чтобы положить предел объяснениям, которые так продолжительны, что самый предмет не стоит того. А возникли они вот отчего. Мефодий Ник[ифорович], сделав мне последнее предложение, спросил, согласен ли я на него. Я согласия не изъявил и спросил, будете ли Вы рассчитывать на роман и в случае моего несогласия. Но на это он мне ответа никакого не дал. А мне необходимо было это знать, потому что я намеревался, как я уже писал Вам, заняться за границей приведением романа в порядок или прибавить что-нибудь к нему. В случае Вашего отказа я или занялся бы другим, или перед отъездом условился бы с редакцией другого журнала. Вот отчего я так настойчиво добивался ответа и еще недавно, встретившись с Мефод[ием]Никиф[оровичем], выразил ему удивление и, сознаюсь, отчасти неудовольствие на то, что молчание Ваше меня ставит в затруднение. — Потом, заключив из Вашего молчания, что Вы на прежних условиях романа не желаете, я подосадовал только, что послал к Вам именно вторую статью, то есть «Плавание в тропиках», а не то, что печатал вообще в «Вестнике», как Вы выразили в письме; я желал печатать у Вас [с того времени, как] [4] имел удовольствие с [Вами позна]комиться и когда Вы [выразили] лестное участие к моим [произведениям]. Я тогда же дал слово себ[е ответить] на Ваш вызов, сколько от ме[ня зави]сит. Но я желал также п[ечатать] что-нибудь и в «Библ[иотеке] для чт[ения» у] моих друзей Дружинина и М[айкова] и тогда просил Вас разр[ешить] отдать им «Тропики», но Вы [не] согласились, и я должен был [дать] им такую ужасную дрянь, как «Аян». «Тропики» тоже нехороши, как и все мои записки (это знаю сам), но всё же сносне[е]. Имев в виду поместить у Вас [роман], я смело обещал дать Вам две уже почти тогда готовые статьи и [потому] не спорил с Вами о «Тропиках». [Есте]ственно, что после, когда Вы отступились (я это заключил из Вашего молчания) от романа, я подосадовал, что «Тропики» не попали в «Библ[иотеку для чтения»], а «Аян» в «Вестник», потому же подосадовал, что у Вас уже была одна статья, которая сноснее «Аяна».
Вся моя беда, вся ошибка (если только это беда и ошибка) заключается в моих правилах никогда не давать слова или, обещав что-нибудь, сделать вдвое, так я поступил и с Вами. Сделать иначе — значит выйти из моей натуры, вот и причина моих колебаний и сомнений. Я знаю, к чему ведут данные и неисполненние обещания.
Меня до крайности удивило сегодня [в Вашем] письме выраженное [предполо]жение, что я могу сомневаться [в коли]честве оттисков, которые [Вы сд]елали в Вашей типографии, [под] Вашим надзором… Я об оттисках и о количестве и не думал. Конечно, при втором издании книгопродавец волен был сделать мне такое возражение или позволить себе то же предположение, но только никак не я и не на Ваш счет.
Вот и всё, что я хотел сказать. Извиняюсь перед Вами и перед Евг[ением] Федор[овичем], что вовлек Вас в эти длинные объяснения, напоминающие заглавие одной из шекспировских пьес: «Much ado about nothing». [5]
Насчет несуществующего романа прибавлю вот что. Я разом выведу Вас из затруднительного положения или, лучше сказать, из всякого сомнения. С обоюдного согласия положим прежние условия несуществующими. Если у меня будет что-нибудь написано и если я с рукописью обращусь к Вам, будемте договариваться вновь. Это не обязывает Вас к соблюдению прежних условий, меня — к написанию романа и к помещению его у Вас. Вы выигрываете тем, что совершенно освобождаетесь от прежних условий, которые находите отяготительными, а я ничего не выигрываю, кроме свободы не писать и не помещать труда своего непременно в «Вестнике», свободы, которая оставалась и прежде за мною.
Я и не надеюсь теперь написать что-нибудь, потому что болезнь печени и геморрой так усилились, ч[то едва] ли позволят мне [сесть за работу]. Я полагаю, что не [в состоянии буду], как намеревался б[ыло, составить] заметок. Беру, однако [же, на всякий случай уже] написанные главы «Обл[омова» с собою], чтобы, если можно, прив[ести их в поря]док и напечатать в «Вестнике» [или] в другом журнале, как по[следнее] сказанье и потом замолчать.
Пусть они так и будут п[редставлены] публике как неоконченные, а [если в та]ком виде журналы не примут, то могут остаться и ненапеч[атанными].
Свидетельствую Вам мое [истинное] почтение и преданность
И. Гончаров
В «Тропиках» корректор Ваш уязвил меня четырьмя ошибками прямо в авторское сердце, потому что, к несчастию, все ошибки имеют смысл, но какой! Вместо мления напеч[атано] мнение, вместо шарок (так моряки назыв[ают] акул) напеч[атано] марок; вместо бак фрегата — бок и, наконец, увы! вместо исторические страдания напеч[атано] истерические.
Цикл очерков Ивана Александровича Гончарова «Фрегат „Паллада“» был впервые опубликован в середине 50-х годов XIX века. В основу его легли впечатления от экспедиции на военном фрегате «Паллада» в 1852—1855 годах к берегам Японии с дипломатическими целями. Очерковый цикл представляет собой блестящий образец русской прозы, в котором в полной мере раскрывается мастерство И. А. Гончарова — художника, психолога, бытописателя.
Роман «Обломов» завоевав огромный успех, спровоцировал бурные споры. Сторонники одного мнения трактовали обломовщину как символ косности России с «совершенно инертным» и «апатичным» главным героем романа. Другие видели в романе философское осмысление русского национального характера, особого нравственного пути, противостоящего суете всепоглощающего прогресса.Независимо от литературной критики, мы имеем возможность соприкоснуться с тонким психологическим рисунком, душевной глубиной героя, мягким юмором и лиризмом автора.
Известный критический этюд И.А.Гончарова, посвященный комедии А.С.Грибоедова «Горе от ума».
Книга, которая написана более чем полвека назад и которая поразительно современна и увлекательна в наше время. Что скажешь – классика… Основой произведения является сопоставление двух взглядов на жизнь – жизнь согласно разуму и жизнь согласно чувствам. Борьба этих мировоззрений реализована в книге в двух центральных образах – дяди, который олицетворяет разумность, и его племянника, который выражает собой идеализм и эмоциональность. Одно из самых популярных произведений русской реалистической школы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Классика русской реалистической литературы, ценимая современниками так же, как «Накануне» и «Дворянское гнездо» И.С.Тургенева. Блестящий образец психологической прозы, рисующий общее в частном и создающий на основе глубоко личной истории подлинную картину идей и нравов интеллектуально-дворянской России переломной эпохи середины XIX века.
В книге впервые публикуются письма российского консула И. М. Лекса выдающемуся дипломату и общественному деятелю Н. П. Игнатьеву. Письма охватывают период 1863–1879 гг., когда Лекс служил генеральным консулом в Молдавии, а затем в Египте. В его письмах нашла отражение политическая и общественная жизнь формирующегося румынского государства, состояние Египта при хедиве Исмаиле, состояние дел в Александрийском Патриархате. Издание снабжено подробными комментариями, вступительной статьей и именным указателем.
Самый популярный писатель шестидесятых и опальный – семидесятых, эмигрант, возвращенец, автор романов, удостоенных престижных литературных премий в девяностые, прозаик, который постоянно искал новые формы, друг своих друзей и любящий сын… Василий Аксенов писал письма друзьям и родным с тем же литературным блеском и абсолютной внутренней свободой, как и свою прозу. Извлеченная из американского архива и хранящаяся теперь в «Доме русского зарубежья» переписка охватывает период с конца сороковых до начала девяностых годов.
Переписка практически целиком посвящена литературным темам (других точек пересечения, помимо литературных, собственно, и не было). Для истории «Опытов» она представляет собой первостепенный документ, как, впрочем, и для всей послевоенной литературы эмиграции.К тому времени, как Роман Николаевич Гринберг (1893–1969) стал соредактором «Опытов», он имел за плечами богатую биографию: сидел в лубянской тюрьме (1921), был удачливым коммерсантом в Берлине (1924–1925), затем в Италии (1926–1929), биржевым игроком и меценатом в Париже (1930–1939), затем в Нью-Йорке (c 1940)
Настоящая публикация — корпус из 22 писем, где 21 принадлежит перу Георгия Владимировича Иванова и одно И.В. Одоевцевой, адресованы эмигранту «второй волны» Владимиру Федоровичу Маркову. Письма дополняют уже известные эпистолярные подборки относительно быта и творчества русских литераторов заграницей.Также в письмах последних лет жизни «первого поэта русской эмиграции» его молодому «заокеанскому» респонденту присутствуют малоизвестные факты биографии Георгия Иванова, как дореволюционного, так и эмигрантского периода его жизни и творчества.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.