Письма 1855-1870 - [11]

Я думал, Вы поймете, что, посылая Вам ложу, я тем самым хотел дать Вам знать, что все обстоит благополучно. Я рад, что вам всем понравилась пьеса. Мои дамы говорят, что первый акт оставляет тяжелое впечатление и что его следовало бы разрядить. Я десятки раз собирался посмотреть эту пьесу, но так и не собрался и вряд ли соберусь. Мадам Селест * этим очень обижена (Вы видите, как несправедливы люди!) и недавно в Зеленом Салоне * сказала с надутым видом: "M. Dickens est artiste! Mais il n'a jamais vu Janet Pride" {Мосье Диккенс - художник! Но он никогда не видел настоящей Джанет Прайд (франц.).}.

На меня словно пахнуло дыханием весны, когда я узнал, что Ваша бедная крошка, наконец, вышла из своего затворничества и получает полпинты воздуха сомнительной свежести в день. Я согласился бы стать ее крестным отцом, но при том непременном условии, что ей будет отпущено не менее шестисот галлонов чистого воздуха каждый божий день. И Вы скоро увидите розы на щечках моей маленькой приятельницы Эллы, если будете держать все окна и двери Вашего дома раскрытыми настежь с утра до поздней ночи.

Скоро я уезжаю, еще не знаю куда, не знаю зачем, обдумывать еще неизвестно что. То меня тянет во Францию, то - в длительное путешествие пешком вдоль всего побережья, то мои взоры обращаются к Пиренеям, то к швейцарским Альпам. На прошлой неделе я списался с большим знатоком Испании и пообещал ему приехать туда. Два дня спустя я договорился с Лейардом * отправиться вместе с ним по окончании парламентской сессии в Константинополь. Возможно, завтра я буду обсуждать с кем-нибудь планы поездки в Гренландию или на Северный полюс. Но вполне вероятно, что все эти мечты приведут лишь к тому, что я запрусь в четырех стенах в каком-нибудь заброшенном уголке и буду работать, работать до исступления.

А ведь было время, скажете Вы, когда я ни о чем подобном и не помышлял. Да, но вот уже много лет, как это стало моей жизнью, стало для меня всем.

Преданный Вам...

14

ОСТИНУ ГЕНРИ ЛЕЙАРДУ

Тэвисток-хаус,

вторник, 10 апреля 1855 г.

Мой дорогой Лейард,

Разумеется, я сейчас буду соблюдать полнейшую тайну относительно всего, что касается Ваших проектов. Буду очень рад обсудить их вместе с Вами и ничуть не сомневаюсь в том, что они произведут немалый эффект.

Ничто сейчас не вызывает у меня такой горечи и возмущения, как полное отстранение народа от общественной жизни. В этом нет ничего удивительного. Все эти годы парламентских реформ народу так мало приходилось участвовать в игре, что в конце концов он угрюмо сложил карты и занял позицию стороннего наблюдателя. Игроки, оставшиеся за столом, не видят дальше своего носа и считают, что и выигрыш, и проигрыш, и вся игра касаются только их одних, и не поумнеют до тех пор, пока стол со всеми ставками и свечами не полетит вверх тормашками. Назревающее у нас в стране недовольство пугает меня еще и тем, что оно тлеет незаметно, не вспыхивая ярким пламенем; ведь точно такое же настроение умов было во Франции накануне первой революции, и достаточно одной из тысячи возможных случайностей - неурожай, очередное проявление наглости или никчемности нашей аристократии, которое может оказаться последней каплей, переполнившей чашу; проигранная война, какое-нибудь незначительное событие дома - и вспыхнет такой пожар, какого свет не видел со времен французской революции.

Тем временем что ни день, то новые проявления английского раболепия, английского подхалимства и других черт нашего омерзительного снобизма; не говоря уже о том, что Делмастон, Латам, Вуд, Сидней Герберт и бог знает кто не стыдятся опровергать самые очевидные истины на глазах у шестисот пятидесяти свидетелей *, а возмущенные миллионы, храня все то же противоестественное спокойствие и угрюмость, с каждым днем все больше ожесточаются и все сильнее укрепляются в своих наихудших намерениях. И, наконец, всему этому сопутствует нищета, голод, невежество и безысходность, о самом существовании которых едва ли подозревает хоть один из тысячи англичан, которых не коснулись эти бедствия.

Мне кажется, что руководить общественным мнением в ту пору, когда это мнение еще не сформировалось и к тому же при столь критических обстоятельствах, - немыслимо. Если бы люди вдруг встрепенулись и принялись за дело с воодушевлением, присущим нашей нации, если бы они создали политический союз, выступили бы - мирно, но всем скопом - против системы, которая, как им известно, порочна до мозга костей, если бы голоса их зазвучали так же грозно, как рев моря, омывающего наш остров, то и я всей душой присоединился бы к этому движению и счел своей несомненнейшей обязанностью помогать ему всеми силами и попытаться им руководить. Но помогать народу, который сам отказывается помочь себе, столь же безнадежно, как помогать человеку, не желающему спасения. И пока народ не пробудится от своего оцепенения (этого зловещего симптома слишком запущенной болезни), я могу лишь неустанно напоминать ему о его обидах.

Надеюсь увидеться с Вами вскоре после Вашего возвращения. Ваши абердинские речи, полные искренности и отваги, просто восхитительны. Такие речи я велел бы произносить на всех рыночных площадях, во всех городских ратушах, для людей всех званий и сословий - начиная с тех, кто поднимается ввысь на воздушном шаре, и кончая сидящими в водолазном колоколе.