Писательские дачи. Рисунки по памяти - [2]

Вообще, судя по тому, что мама стала с интересом воспринимать окружающее и комментировать его в свойственной ей манере, жизнь начала возвращаться к ней.

В тот год я училась в десятом классе 43-й школы в Островском переулке (раньше он назывался Мертвым, а теперь — Пречистенским).

…Пытаюсь представить себе ту девушку-десятиклассницу из 1952 года. У нее толстая, светлая коса, от которой она мечтает избавиться: каждое утро расчесывать и заплетать, гладить ленту, завязывать бант на затылке, мыть по субботам — ужасная морока, а главное: эта коса пошла бы какой-нибудь тургеневской Лизе Калитиной с задумчивым взором, а не ей, с ее нескладностью и близорукостью минус три. Очки она стесняется носить и часто на улице не узнает знакомых, смотрит мимо них, отчего кажется высокомерной.

Учится она довольно плохо по всем предметам, кроме литературы. Читает запоем. Особенно — про войну. Смотрит все фильмы, выходящие на экраны, некоторые по многу раз. Примеряет на себя подвиги и страдания героев. По-детски погружается в вымышленный мир, где она — смелая, ловкая, красивая — совершает подвиги, спасает, или, наоборот, ее спасают, в нее влюбляются… Образ идеального героя, созданный ее воображением — это смесь Сани Григорьева из «Двух капитанов», Давыдова из «Поднятой целины», лейтенанта Глана из Гамсуновского «Пана», наездника Васи Говорухина из фильма «Смелые люди», Мартина Идена — в общем, такой, внешне грубоватый, пусть даже не очень образованный, но мужественный, волевой, благородный и, главное, душевно тонкий.

В этом затянувшемся отрочестве реальный мир для нее куда менее привлекателен, чем вымышленный. В реальном — насморки, контрольные, двойки, ежемесячные недомогания, неуверенность в себе, боязнь чужой насмешки, страх перед будущим. В мечтах — ожидание чего-то необыкновенного, прекрасного, что когда-нибудь непременно случится в ее жизни.

10 сентября 1952 г.

Задают столько уроков, что если их все готовить, ни на что больше времени не останется. Мама твердит — занимайся, занимайся, занимайся, и она права — десятый класс, аттестат зрелости, мама ломает голову, в какой институт меня засунуть, я тоже об этом думаю, но не могу же только об этом.

Теперь. Если Нинка не врет, то получается, что этим летом чуть ли не все мальчишки из ее дачной компании тщетно искали с ней дружбы. Неужели она такая интересная? По-моему, нет. Я ее, конечно, уважаю за многие положительные черты характера, но внешне она, по-моему, ничего особенного. Почему же она (по ее намекам) нравится мальчишкам, а я нет? Меня, по крайней мере, многие в классе считают остроумной. Однако, за мной еще ни один мальчишка не ухаживал. Мне этим летом в Дубултах очень нравился А.Л., но не могла же я ему чуть ли не на шею кидаться, поддакивать и глядеть ему в глаза как Ёлка Тольке! А чтобы понравится без этого, нужна красивая внешность, каковой у меня нету.

Между прочим, идя сегодня с Нинкой из школы, я наврала ей, что за мной ухаживает парень, которого она один раз видела, и что раньше он мне нравился, а теперь нет, а я ему да, и т. д. Нинка ахала и гадала, где она его видела. Зачем мне понадобилось это вранье? Должно быть, я действительно страдаю от ЭТОГО.

14 сентября 52 г.

Ну да, я виновата, уроки учу халтурно, получила пару по алгебре, не вешаю в шкаф школьную форму и т. д. Но мама создает такую атмосферу, что хоть домой не возвращайся. Сегодня, например, Белоусова на английском рассказала анекдот, дико смешной. Я так хохотала, что Инна выгнала меня из класса. Прихожу домой и такая встреча: «Вызывали?» — «Нет» — «Ну конечно! Раз лицо веселое, значит, не вызывали!» Или это ее постоянное: «Почему Нина все успевает и хорошо учится, а ты!..» Или: «Почему Ёлка всегда такая общительная, приветливая, а ты такая мрачная?»

Веселая — плохо, мрачная — плохо. И все время так.

Ну, всё. Сажусь за уроки.

17 сентября 52 г.

Было комсомольское собрание. Обсуждался поступок Алки Лейн из 10-Б. Она принесла в класс заданное на лето сочинение «Мое понимание смысла жизни», написанное ее двоюродным братом, и сдала как свое. Когда же девчонки это узнали (она сама протрепалась своей лучшей подруге, а та донесла комсоргу) и стали убеждать ее не врать, она дала ЧЕСТНОЕ КОМСОМОЛЬСКОЕ, что это ее сочинение.

Но меня поразил не Алкин поступок, хотя дать честное комсомольское, зная, что врешь, — это довольно бессовестно. А поразило то, как к этому отнесся ее класс. Они целое расследование учинили, устроили Алке очную ставку с ее братом, вынудили сознаться, но мало этого — пошли в райком, заявили об Алкином поступке, оттуда пришла инструкторша, хвалила 10-Б за бдительность. А они — рады стараться — клеймили несчастную Алку, как будто она не сочинение сдула, а военную тайну выдала. Что они к ней привязались? И что теперь с ней будет? Могут из комсомола исключить. Хотя вряд ли.

Я подумала: повезло мне, что я не в 10-Б, а в 10-А. Да если бы наши девчонки даже узнали — посмеялись бы только. Ну, может, самые идейные, вроде Нинки, осудили бы, но уж не больше. У нас, в смысле безыдейности, очень хороший класс: все другу друга сдувают, подсказывают, и хотя время от времени выносят решения — не списывать, не шуметь на английском и т. д., но проходит несколько дней, и всё становится по-прежнему.