Писатели США о литературе. Том 2 - [100]

Мне кажется все эти недостатки, если их так можно назвать, становятся наиболее очевидными к середине романа, когда Лоренс, если я правильно его понял, пытается драматизировать сумятицу, последовавшую за стрельбой и арестами. Последняя же часть книги значительно собраннее, действие развивается быстрее, больше «непосредственных описаний». Кульминация романа—поистине смела, впечатляюща и замечательно иронична. Хозяева решили немедленно, по возможности без шума, похоронить убитого шахтера, чтобы предотвратить демонстрацию. Однако какая-то блаженная, полубезумная старуха, узнав об их замысле, решает прочесть на похоронах проповедь. Так слух доносится до рабочих, и они направляются к кладбищу, откуда разносятся апокалиптические вопли старухи,—и таким образом демонстрация, задуманная Тернером, все-таки происходит.

Думаю, на многих читателей эта сцена—пусть неровная, замедляющаяся размышлениями разных персонажей, каждый из которых по-своему истолковывает происходящее,—произведет впечатление шока, изумления, точно так же, как это происходит в аналогичных случаях в жизни. И читатели вправе назвать этот эпизод самым сильным эпизодом двух частей трилогии.

Трилогия Лоренса—произведение крупномасштабное, пожалуй, это самое крупное произведение левой литературы. Окончательный вывод о нем можно сделать только тогда, когда будет опубликован третий том.

1956 г.

ТОРНТОН УАЙЛДЕР

ИЗ ИНТЕРВЬЮ

Вопрос: Хотя служба в армии стала у современных американских писателей почетной традицией, объясните, пожалуйста, почему в. 1942 году вы пошли добровольцем, будучи ветераном первой мировой войны? Считаете ли вы, что опытный и зрелый художник поступает правильно, оставляя из патриотических соображений дело, к которому более всего способен?

* Ответ: По-моему., в таких делах каждый может говорить только за себя. Мне очень не хотелось идти в армию. Я был уже пожилым человеком, пригодным лишь для штабной работы, но все же пошел туда по убеждению. Считаю, что армейская служба в обоих случаях дала мне много полезного.

Одна из опасностей, грозящих американскому художнику, состоит в том, что он знает главным образом людей, так или иначе связанных с искусством. В этом кругу он живет, ест, ссорится, женится. Я давно заметил, что образы людей, далеких от искусства, в американской литературе создаются по шаблону. Писатель изображает человека с улицы по детским впечатлениям или заимствует его из других книг. Поэтому одно из преимуществ военной службы—одно из нескольких—заключается в ежедневном общении с людьми, далекими от искусства. Молодой американский писатель должен сознательно стремиться к этому — ему нужны и такие знакомые, что прочли только «Остров сокровищ» и успели забыть о нем. С 1800 года многие герои литературных произведений были, подобно их создателям, художниками или людьми, причастными к миру искусства. Можете вы назвать в более ранней литературе хотя бы трех героев, склонных к художественной деятельности?

В.: Походил ли молодой Торнтон Уайлдер на Джорджа Браша и чем?

О.: Многим. Мой отец был ортодоксальным кальвинистом, в детстве я несколько лет провел в Китае среди миссионеров и поступил в тот самый колледж в Оберлине, о котором идет речь в романе. Преподавание и жизнь студентов тогда были проникнуты тем религиозным рвением, которое теперь мы назвали бы узколобым протестантизмом. Книга («К небу наш путь») является, так сказать, попыткой примириться с подобными духовными влияниями.

А чувство комического дано нам для того, чтобы мы были способны анализировать, оценивать и очищать в себе то, что нас раздражает, или то, что мы переросли, или чему стараемся придать новый облик. Это очень автобиографичная книга.

В.: Почему в своем творчестве вы избегаете современного материала?

О.: Очевидно, вы заметили, что моя работа—это постепенное приближение к той Америке, которую я знаю. Начал я с совершенно нереального современного Рима (мне редко приходилось бывать в таких кругах); затем Перу, потом эллинистическая Греция. Впервые я приблизился к американской действительности в книге «К небу наш путь», но, уже работая над одноактными пьесами, я понял, что отобразить художественно современный мир гораздо труднее, чем миры, отдаленные во времени и пространстве. Однако полагаю, что я достиг определенного успеха, можно сказать, что у меня уже есть практика, опыт и мужество, чтобы писать о своем времени.

В.: Как вы относитесь к «достоверности»? Например: вы не бывали в Перу, однако написали «Мост короля Людовика Святого»,

О.: Дело в том, что перенестись воображением в отдаленные места _и гораздо легче, чем в другие времена. Я часто бывал в Нью-Йорке, но писать о Нью-Йорке 1812 года так же трудно, как об инках.

В.: Вас часто называют стилистом. Как писатель, несомненно придающий большое значение изяществу стиля и точности выражений, считаете ли вы, что создание художественных произведений тяжелый и утомительный процесс, или вы пишете быстро, легко и радостно?

О.: Если у вас появился замысел большого произведения— драмы или романа—и вы увлеклись им, то процесс творчества не столько приносит радость, сколько захватывает... Знаете, моя корзина для бумаг набита произведениями, написанными всего на четверть, потому что они не смогли увлечь меня целиком. А потом наступает мучительный период, когда я пытаюсь перестроить выброшенное произведение так, чтобы оно захватило меня. Тяжело отказываться от замысла.