Писатель и Шуб-Ниггурат - [2]

Ткнув пальцем в монитор, «горец» хрипло хмыкнул:

– Вот она, главнейшая из улик. Сама в руки пришла. – и добавил весомо: – Ну все, Игорь Щечкин, сейчас я буду тебя в бараний рог крутить, а ты выкручивайся, как знаешь. И, обернувшись, произнес своему спутнику: – Ниггурат, поди сюда. Это точно он.

Из-за его торса, наконец, показался второй прибывший – то была женщина. От одного ее вида, мой знакомый точно потерял бы дар речи – при других обстоятельствах, коли у него, на тот момент, означенный дар еще имелся бы. Женщина была прекрасна, но ее поистине божественная красота была омрачена припухшими от слез глазами; она и сейчас едва сдерживала их, прижав к носу скомканный кружевной платочек. Ко всему прочему, прибывшая дама была обнажена до пояса, вернее, обнажена полностью, но… тут моя гелевая ручка замедляет бег, противясь всем попыткам описать увиденное. Выше пояса, Ниггурат была обнажена как женщина, а вот ниже, она, она… фу ты пропасть, не хочет писать ручка! Словом, вид имела ну в точности как козлица: ноги ее покрытые черной тонкорунной шерстью, заканчивались раздвоенными копытцами, а позади, писатель смог увидеть это, когда Ниггурат повернулась в профиль, весело болтался вздорный хвостик.

Мужчина отвлек внимание хозяина от созерцания гостьи самым простым способом: тряхнул за ворот. И весомо изрек:

– Я Шуб-Халаш. Надеюсь, это говорит тебе что-нибудь?

Писатель, икнув, осмелился произнести первые слова:

– Вы, значит, брат?

– Я муж Ниггурат. Шуб – это фамилия, – холодно заметил он.

– А… я думал…

– Ты нанес супруге моей несмываемое оскорбление, – продолжил греметь мужчина. – Своей нечестивой писаниной ты исказил прекрасный облик ее, более того, ты посмел утверждать, будто истинное обличье суженой моей именно то, что ты описал в скаженном своем рассказе. Ты осмелился раздать сей грязный пасквиль знакомым своим, которые, по простоте душевной или черствости ея, восприняли писание твое как должное. Ведь людям все равно, во что верить, для их вера – лишь желание побыть в веселой компании себе подобных, а отнюдь не благочестивое созерцание истин. Описанное тобой понравилось прочитавшим, а, значит, запало им в душу. И теперь имя супруги моей навек отождествлено с тем уродливым видом, что ты в бреду выдумал ей. Как тебе, ничтожеству из ничтожеств, вообще посмело придти в голову, что бесподобная, небесноликая Шуб-Ниггурат может быть столь безобразна? В какой подлой книге ты мог прочесть это?

Писатель нерешительно замотал головой, более оттого, что вопрошавший встряхивал его перед каждым вопросом.

– А, если не прочел, – продолжил Шуб-Халаш, – то отчего решился обезобразить ее своей презренной писаниной?

– Но ведь, – писатель попытался вырваться из железной хватки, но ему не удалось даже ослабить ее, – ведь были же прецеденты. Бог Пан, например. Или большинство богов Египта, они, напротив…

– К супруге моей эти непристойные домыслы не имеют ни малейшего отношения. Мы – другие боги. Вот Азатота, вседержителя хаоса, можешь описывать как угодно, ему от этого ничего не станет, ибо он единственный из нас, кто не имеет обличья и никогда не будет его иметь. А мою жену трогать не смей. Не смей даже в мыслях, коли не ведаешь о ней ничего!

– Нет… видите ли, я… видел ее во сне. Всю ту сцену, что описал в рассказе, вот честное слово. Видел женщину с ногами козлицы, которую мужчины, поклонявшиеся ей, именовали Шуб-Ниггурат. Видел, как она благосклонно внимала их молитвам и прошениям – о сути их желаний, пускай и нескромных – я тоже подробно описал. А затем богиня забрала с собой, всех шестерых, в неведомое и еще…

При этих словах женщина явственно побледнела и разом перестала плакать, испуганно вглядываясь в спину своего мужа и повелителя. Но тот, не имея глаз на затылке, не видел перемены и смотрел лишь на своего обидчика.

– Это твое последнее слово о моей супруге. Сейчас ты пожалеешь, что не умер пять минут назад, – при этих словах писатель, освобожденный из плена рук Шуб-Халаша, испуганно вжался в стенку, где хранились книги, оставшиеся с институтских времен. Пальцы стали автоматически шарить по полкам, ища фолиант потолще, перебирая «Органическую химию» Глинки, «Теоретические основы электротехники» Бессонова, «Физику» Джанколи, «Последнее приближение числа π» в трех томах, «Властелина колец» Толкина. Опус последнего автора, невесть какими судьбами попавшего в подобное общество, оказался наиболее предпочтительным – в толщину книга достигала полутора вершков. Мой приятель незаметно выдвинул тысячестраничный том и приготовился к худшему.

Но тут ему на помощь совсем неожиданно пришла Шуб-Ниггурат. Она коснулась тонкими пальчиками мускулов на руке мужа и произнесла чудотворным шепотком:

– Ну не сейчас же. Пускай сперва исправит.

– Но я же видел вас… – пискнул писатель, и тут же благоразумно смолк, добавив: – На что править-то?

– На то, что я узрел при первой встрече с бесподобной Ниггурат. Моя жена пребывала в красоте своей от макушки до пяток, все прочие боги и богини, даже безобличный Азатот, преклонялись перед ее красотой. Пока ты… – он вперил в грудь писателя мощный указательный палец, размерами своими походивший на писателеву руку, но вперил больше для острастки. – Заново переписывай и рассылай по электронной почте всем своим друзьям виртуальным. С уведомлением стереть предыдущую копию и обязательно заменить новой, рассылай всем шести: я по предыдущему письму твоему смотрю, копий ровно столько было. И на страничке своей в Сети тоже замени, как только исправишь. Ну, шевелись же, окаянный!