Писарев - [124]

Благовещенский, считавшийся официальным редактором, 20 октября подал в Главное управление по делам печати прошение, в котором высказывал желание «разделить редакторскую ответственность по журналу «Русское слово» с гг. Григорием Благосветловым и Варфоломеем Зайцевым».

Одновременно Благосветлов и Зайцев подали особые прошения, в которых просили утвердить их редакторами отделов. 5 ноября в их просьбе было отказано. Тогда Зайцев потребовал, чтобы Благосветлов представил в качестве редактора критического отдела Соколова. «Мне будет очень приятно, — писал и Писарев Благосветлову, — если Соколов будет утвержден, и я надеюсь, что ты, со своей стороны, не будешь противиться его редакторству». Но издатель твердо стоял на своем. Тогда «бунтари» объявили 1 декабря в газете «Голос» о своем выходе из журнала, а через несколько дней в «С.-петербургских ведомостях» подробно объяснили причины своего разрыва с Благосветловым. В обоих случаях Соколов и Зайцев сообщали, что Писарев к ним присоединился.

Раскол в редакции «Русского слова» вслед за подобным же разладом внутри «Современника» оживленно комментировался в печати и частной переписке. «Еще чуднее шутка разыгралась с «Рус. словом», — сообщал Анненков Тургеневу за границу. — От него отказались публично Писарев, Зайцев, Соколов и проч., потому что редактор, по их словам, в нравственном безобразии и надувательстве превосходит меру терпения и всякое вероятие. Что будет делать Благосветлов — неизвестно».

На место ушедших сотрудников Благосветлов пригласил молодого литератора Петра Никитича Ткачева и поручил ему вести «Библиографический листок». Редактор-издатель, по словам Ткачева, «с прежней энергией продолжал вести свой журнал по прежнему тернистому пути». Но дни «Русского слова» были уже сочтены.

Условия пребывания Писарева в крепости между тем становились все более льготными. С одной стороны, при содействии Суворова следовали официальные послабления, с другой — сочувствие крепостных офицеров обеспечивало полулегальные поблажки. 1865 год был в жизни Писарева самым плодотворным. В этот год он написал для «Русского слова» полтора десятка статей объемом свыше 100 печатных листов.

28 ноября Суворов сообщал коменданту, что «штабс-капитан Писарев просит разрешить жене его посещать заключенного в крепости литератора Писарева 3 раза в неделю, так как благотворное влияние матери действует на нравственное исправление сына», и что он, Суворов, «не встречает препятствий к удовлетворению этого ходатайства».

В секретном архиве III отделения сохранилось донесение генерала Сорокина: «Чиновник Саранчов Дмитрий, служащий в канцелярии военного министерства бухгалтером, находившийся в тесной дружбе с Сераковским, ныне обращает внимание тем, что, не отказавшись от своего крайнего либерализма и питая ненависть к правительству, имеет частые свидания с заключенным в крепости г. Писаревым. Свидания эти происходят у одного из плац-адъютантов крепости». Из дальнейшего изложения видно, что речь идет об И. Ф. Пинкорнелли. О чем беседовал Писарев с Саранчовым, к сожалению, из дела III отделения неясно.

К этому же времени относятся, очевидно, встречи с Писаревым помощника смотрителя Алексеевского равелина Ив. Борисова. «Писарева, — вспоминает Борисов, — тогда еще совсем молодого человека, с едва пробивавшимися светло-рыжеватыми усами и бородкой, — видел я во время привода его в комендантский дом для свидания с матерью… Внешне скромный, в общем добродушный вид Писарева вовсе не напоминал того горячего, беспощадного отрицателя, каким являлся он в своих публицистических статьях». Борисов сообщает, что «читал в рукописи вес критические статьи Писарева, проходившие через канцелярию крепостного коменданта». Почерк Писарева, вспоминает он, был «мелок, четок и красив. В рукописях… почти не было помарок, и они писались сразу, без переделки, как видно, под сильным влиянием горячей мысли и высокого вдохновения. Статьи Писарева на меня, юного тогда, страшно повлияли в том отношении, что я сжег все, чему поклонялся».

В конце 1865 года в жизнь Писарева входит новое лицо, сыгравшее исключительную роль в пропаганде его сочинений. В конце ноября или начале декабря в доме Зуев «на Малой Дворянской, где жили Варвара Дмитриевна и Вера Ивановна Писаревы, впервые появляется двадцатишестилетний артиллерийский поручик Флорентий Павленков. Он только что приехал из Киева, чтобы поступить на педагогические курсы при военной гимназии и ускорить печатание второго выпуска «Физики» Гано, переведенной им на русский язык.

Павленков происходил из дворян Тамбовской губернии. Рано лишившийся родителей, он еще ребенком был отдан на воспитание в Александровский кадетский корпус для малолетних, а затем переведен в 1-й Петербургский кадетский корпус. Окончив в августе 1861 года Михайловскую артиллерийскую академию в чине прапорщика, Павленков был назначен на службу в Киевский арсенал, где заведовал водоснабжением арсенальских мастерских. Здесь он обнаружил злоупотребления по службе командира арсенала и вместе с двумя другими молодыми офицерами подал об этом формальное заявление инспектировавшему арсенал генералу. Молодые люди не знали, что инспектирование сводилось в то время к получению ежегодной дани с инспектируемых учреждений, и были удивлены, когда генерал принялся их уговаривать взять свое заявление обратно. Видя упорство Павленкова, генерал распорядился перевести его в Брянск. Следствие производилось крайне медленно, в действиях генерала явственно было видно намерение выгородить командира арсенала и обвинить молодого офицера в клевете. Через год Павленкова возвратили в Киев якобы для ускорения следствия, но его не допрашивали и к исполнению служебных обязанностей не допускали. Летом 1865 года он вторично заявил претензию инспектору. Результатом был новый перевод в Брянск и двухнедельный арест. Убедившись в невозможности продолжать службу в артиллерии, Павленков вышел в отставку.