Писарев - [113]

«Буря в стакане воды, или копеечное великодушие г. Постороннего сатирика» — так озаглавлен ответ Благосветлова, напечатанный за его полной подписью в январской книжке. Он не остается в долгу перед Посторонним сатириком. Угрозы его, замечает Благосветлов, больше смешны, чем серьезны. Размазня, о которой идет речь в статьях Постороннего сатирика, заварена самим «Современником», и пусть он сам ответит, считает ли себя солидарным с известными фельетонами Щедрина о нигилистах и Чернышевском, пусть он объяснит, какими рыцарскими побуждениями руководствовался Щедрин, обратив против «Русского слова» целую батарею своего остроумия.

В февральской книжке Антонович отвечает дважды. Под личиной Постороннего сатирика он печатает заметку «Глуповцы в «Русском слове» (посвящается Г. Е. Благосветлову) и на двадцати страницах «уничтожает» своего противника. Заключая свой ответ, Антонович объявляет, что вполне солидарен с фельетонами Щедрина, «поскольку они относятся к г. Благосветлову, а к другим сотрудникам только относительно их мнений, несогласных с «Современником». Он отграничивает Благосветлова от Писарева и Зайцева: «Много чести для вас, — обращается он к издателю «Русского слова», — если вы их называете своими сотрудниками».

В другой статье — «Промахи» Антонович впервые выступает в полемике под собственным именем. Подзаголовок обещает разбор двух статей — Зайцева «Последний философ-идеалист» и Писарева «Нерешенный вопрос», но на 38 страницах критик едва управился с первой, вторую же отлагает на следующий раз. Став в позу знатока, Антонович поучает Зайцева за то, что он «болтовню сдуру», достойную московского сумасшедшего Ивана Яковлевича, принял за философию и оценил Шопенгауэра незаслуженно высоко. Он критикует Зайцева за неосновательные, исполненные ошибок и противоречий замечания на статью Сеченова «Рефлексы головного мозга».

В очередной книжке «Русского слова» Зайцев поместил две полемические заметки. В одной он отвечал Антоновичу, в другой — Постороннему сатирику. «Несколько слов г. Антоновичу» — спокойное и аргументированное возражение по поводу Шопенгауэра и полное признание своих ошибок в суждениях о Сеченове.

Вторая заметка — «Гг. Постороннему и всяким прочим сатирикам» — написана более решительно, но тоже в достойном тоне. Зайцев заявляет, что на брань Постороннего сатирика еще в прошлой книжке все, что следовало, сказал Благосветлов. Зайцев взялся теперь за перо потому, что у Постороннего сатирика нашлись союзники. Из всех вопросов Постороннего сатирика он считает нужным ответить только на один: «нахожу ли я, что полемика его не имела серьезной цели, а была только массою ругательств…?» Грешен, отвечает Зайцев, действительно думал так и еще более в этом утвердился, когда Посторонний сатирик начал полемику против «Русского слова».

Совсем в ином — уже резком тоне заметка Благосветлова «Последнее мое объяснение с г. Посторонним сатириком «Современника», в том же февральском номере. Он не стесняется в определении литературных приемов Антоновича.

Самолюбие Антоновича, его почти патологическая нетерпимость к чужим мнениям жаждали реванша. В мартовской книжке он напечатал две новые заметки Постороннего сатирика. Собственно, нового в них не было ничего. Заметка, адресованная Зайцеву, выражала неудовольствие его ответом.

На этом этапе в полемику наконец вмешивается Писарев. Он не может позволить, чтобы чернили журнал, которому он посвятил всю свою сознательную жизнь. Оскорбления, нанесенные издателю журнала, нельзя оставлять без ответа. В конце концов, они затрагивают и его собственную честь. Движимый благородным товарищеским чувством, Писарев возвышает свой голос в защиту Благосветлова.

Как осужденный узник, Писарев не имеет права выступить в печати с заявлением, но это препятствие легко преодолеть. Письмо подпишет мать — столь прозрачная маскировка никого не введет в заблуждение. Опровергать инсинуации надо там, где они появились, и письмо пишется на имя редактора «Современника». Писарев изображает Благосветлова своим «другом, учителем и руководителем, которому он обязан своим развитием и в советах которого он нуждается до настоящей минуты». Здесь кое-что преувеличено, роль Благосветлова выпячена сильнее, чем следует, в ущерб самостоятельности самого Писарева. Но это сейчас несущественно, важна солидарность. И Варвара Дмитриевна относит письмо к Некрасову. Надо полагать, Антонович пережил немало неприятных минут, когда узнал о намерении редактора опубликовать письмо В. Д. Писаревой. Тем не менее письмо было напечатано в той же мартовской книжке «Современника».

«Позорить Благосветлова и в то же время выгораживать Писарева — невозможно, или оба — честные люди, или оба негодяи. Таково глубокое убеждение моего сына», — завершала свое письмо Варвара Дмитриевна.

Через несколько дней, в конце апреля, вышла мартовская книжка «Русского слова». Заканчивая статью «Прогулка по садам российской словесности», Писарев (уже от своего имени) посвятил несколько страниц полемисту «Современника». Вслед за Зайцевым Писарев делает вид, что Антонович и Посторонний сатирик разные лица.