Пираты с озера Меларен - [25]

…Георг вылез из заброшенной, наполовину заросшей волчьей норы. Лицо его было исцарапано, колено саднило. Среди желтеющих на пригорке молодых осинок он увидел одинокую избушку Флинты. Сети и пчелиные улья исчезли, и на крыльце не было ни лохани, ни корыта, ни бадьи.

Георг, топча высохшую картофельную ботву, тихонько спустился на маленькую, рыжую и сухую, как нюхательный табак, полянку к колодцу и поднял тяжелую крышку. Глубоко внизу еще блестела вода. Он вытащил ведро и, изнемогая от жажды, припал к нему губами.

Когда Георг наконец поднял глаза, он увидел, как из-за угла избушки Флинты высунулась чья-то голова; на длинном, со впалыми щеками лице удивленно застыли безумные глаза.

На мгновенье Георг остолбенел от ужаса, а потом опрометью бросился к берегу. Он не помнил, как вбежал в воду. Только теперь он оглянулся. За его спиной стояла глубокая тишина, лишь какая-то птица хлопала крыльями на дереве да где-то далеко, около замка, ухала сова. Он не посмел окликнуть шлюпку; под прикрытием берегового утеса он стал переходить вброд залив. Душным вечером самой жаркой поры лета вода обдала его могильным холодом, и он по колени погрузился в озерный камыш и тину, а большие вонючие пузыри болотного газа лопались вокруг.

У него екнуло сердце от радости, когда он наконец услыхал голос Эрика и увидел просвет между деревьями. Оказывается, Фабиан, пристроившись на камне у самого края тростниковых зарослей, наловил много рыбы, и окуни уже жарились на костре; а Эрик даже набрал немного сухой лесной малины.

Георг стащил с ног мокрые, покрытые илом башмаки и, вытянувшись на земле, уставился на огонь. Его терзал голод. Он ни слова не сказал о том, что видел возле избушки, потому что и сам думал: ему просто померещилось.

От покрытого тиной края камышовых зарослей тянуло холодком. Казалось, будто Флинта, лежавший где-то там в озере, посылает им приветы. Вечерело. Далеко, далеко в лесной чаще, где отблеск костра терялся в сгущавшемся тумане, застыли привидениями темные ели. В ожидании ужина мальчики тесно прижались друг к другу и переговаривались.

— Интересно, за что он убил его, этот Альфред?

— А где теперь Вильхельмина?

— Как по-вашему, что говорит граф? А может, ни одна живая душа про то не знает?..

— Ясно, не знает… Только бы не заподозрили нас, когда найдут его…

Вдруг Георг почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной и смотрит на него. Ощущение было такое, будто у него на спине под фуфайкой ползает гадюка. Обернувшись, он всмотрелся в темноту. И меж елями снова увидел то самое лицо, которое выглядывало из-за угла избушки. Человек в желтом халате, пчеловод из павильона!

Он стоял, прислонившись к стволу дерева, и молча смотрел на мальчиков. Лицо его было искажено страхом, но время от времени он проводил рукой по лбу, словно на миг осознавал свое безумие. Когда же вдруг закричал Эрик, он судорожно вздрогнул и исчез во мраке, будто растаял в нем.

Георг отшатнулся от костра, ринулся к шлюпке вслед за Эриком и Фабианом, которые сломя голову уже мчались туда. Потрясенные увиденным, мальчики долго сидели в рубке «Розы ветров» и не спускали глаз с черного молчаливого леса, ожидая, что вот-вот они увидят, как пчеловод, будто привидение, идет по воде прямо к ним.

Но было тихо. Наступившая ночь не принесла ни росы, ни прохлады, а лишь огромные, подернутые дымкой звезды. Мальчики съели непосоленную рыбу, заползли на нижнюю палубу, заперлись и завернулись в одеяла…

Георгу приснилось, будто его хоронят заживо. Земля заглатывала его точно змея лягушку — медленно, вяло, сначала голову. Его руки и ноги одеревенели от ужаса. Его мучил кошмар, и тысячи мыслей, точно большие черные муравьи, копошились в голове… Мгла, словно два слепых червя, у которых нет ничего, кроме рта и чрева, впивались ему в глаза. Ему чудилось, будто Флинта и пчеловод где-то рядом. И он, Георг, сливался с ними воедино. Земля поглощала их тысячью слизких животов, и все живое было сплошным мерзким скопищем каких-то зверей, пожиравших друг друга. Ужас, слепота, глухота, грязь, столпотворение…

С диким криком Георг проснулся и будто наяву ощутил зловоние — пахло гниющей шерстью и трухлявым деревом от кильсона, а Фабиан и Эрик, широко разинув рты, спали в этом смраде… Дрожа от только что пережитого ужаса, Георг пробрался к люку, чтобы глотнуть свежего воздуха.

И тут словно все блаженство мира хлынуло на него. Уже наступило утро — чистое, прохладное, с жемчужной росой. Высоко над головой раскинулось ослепительно-голубое небо, солнечные блики на водной глади сверкали неожиданной улыбкой, а в воздухе тихо плыли парашюты одуванчиков, подгоняемые легким влажным ветерком, пахнувшим сухой хвоей и желтыми кувшинками.

Опустившись на мокрую палубу и припав к ней лбом, Георг заплакал. Плакал он долго, и слезы удивительнейшим образом принесли ему облегчение. Они смыли все ужасы ночи, отдалили их, сделали призрачными, нереальными. «Ты — человек, ты — юн, ты — здоров, ты живешь на свете», — ликовало в его душе, а грудь вздымало чувство беспредельного счастья только оттого, что над головой его раскинулось голубое небо. И в счастье этом, точно камни в воде, потонули и воспоминания о вчерашних приключениях, и угрызения совести, и страх перед будущим…