Пираты-призраки - [9]

Том спрыгнул с койки и начал быстро одеваться.

– Раздуло? – сказал он.. – Ветра-то совсем не было, да и потом я хорошо заделал концы, на несколько узлов. – Может, попался гнилой сезень, который и развязался, – предположил Стаббинс. – В любом случае тебе лучше поторопиться, сейчас как раз пробьет восемь склянок.

Через минуту раздались удары рынды, и мы двинулись толпой на ют на перекличку. Как только были зачитаны все имена, старпом наклонился ко второму помощнику и что-то сказал ему. После чего второй помощник крикнул:

– Том!

– Здесь, сэр! – ответил Том.

– Это ты закреплял фор-бом-брамсель во время прошлой вахты?

– Так точно, сэр.

– Как случилось, что парус распустился?

– Не могу знать, сэр.

– Так вот, давай бегом наверх и принайтовь его к рею. И смотри, чтобы на этот раз все было сделано как надо.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Том и последовал за остальными матросами на носовую часть. Достигнув фокмачты, он перелез на ванты и начал неторопливо взбираться на нее. Я отчетливо видел его, поскольку луна, хотя и стареющая, была очень ясной и яркой.

Я подошел к наветренному борту, облокотился на поручни, наблюдая за ним, начал набивать трубку. Другие матросы, как палубная вахта, так и подвахтенные, ушли на бак, поэтому на какое-то время мне показалось, что я один остался на главной палубе. Однако через минуту выяснилось, что я ошибаюсь; продолжая раскуривать трубку, я вдруг заметил Вильямса, лондонского парня, он появился из-за рубки, поднял голову и посмотрел на Тома, который поднимался все выше и выше. Я несколько удивился его поведению, поскольку знал, что у него и еще трех матросов шла в полном разгаре «покерная баталия» и Вильямс выиграл уже больше шестидесяти фунтов табаку. Насколько помнится, я открыл уже было рот, чтобы окликнуть его и спросить, почему он бросил играть, но вдруг мне на память пришел наш самый первый разговор с ним. Я вспомнил его слова о том, что паруса всегда раздувало по ночам. Я вспомнил, с каким особенным и абсолютно непонятным мне тогда ударением произнес он эти два слова; и вспомнив это, я ощутил страх. Мне сразу же стала ясна абсурдность ситуации: парус, пусть даже плохо закрепленный, не раздулся бы при той ясной и тихой погоде, что стояла в ту ночь. Меня удивило, что я не сразу понял это. Паруса не раздуваются в безветренную погоду при спокойном море. Я отошел от поручня и двинулся навстречу Вильямсу. Он знал или, по крайней мере, догадывался о каких-то вещах, мне абсолютно неизвестных тогда. Том поднимался все выше – что ждало его там?

Вильямс повернулся и, заметив меня, сказал:

– Бог мой, опять это началось!

– Что? – спросил я, хотя и уже догадывался о том, что он имеет в виду.

– Опять эти паруса, – ответил он, показывая в направлении фор-бом-брамселя.

Я бросил быстрый взгляд на фок-мачту. Весь подветренный край верхнего паруса трепыхался по воздуху, от мачты до конца рея. Чуть ниже был виден Том, он как раз перебирался на ванты брам-стеньги.

Вильямс снова заговорил:

– Вот так мы потеряли двоих. Все чудовищно схоже.

– Двоих матросов? – воскликнул я.

– Вот именно, – выдавил он из себя.

– Что-то не понимаю, – продолжал я. – Ничего подобного мне слышать не приходилось.

– А кто тебе мог об этом рассказать? – спросил он.

Я оставил его вопрос без внимания, так как мои мысли были заняты немного другим, а именно – что же мне предпринять?

– Я все-таки лучше пойду на ют и расскажу второму помощнику все, что знаю, – сказал я. – Он и сам видел кое-что, чему не нашел объяснения и... И в любом случае что-то надо делать в такой ситуации. Если б второй помощник знал обо всем...

– Чушь! – оборвал меня Вильямс. – Он обозвал бы тебя круглым идиотом.

Не лезь на рожон, лучше помалкивай.

Я стоял в нерешительности. То, что говорил Вильямс, было чистой правдой, и я не знал, что делать. Я был убежден, что там наверху таится какая-то опасность; однако, если б у меня потребовали представить доказательства тому, мне было бы это трудно сделать. Хотя сам я был абсолютно уверен в их существовании! Я вдруг подумал, а не смог бы я, не представляя себе формы, которую примет опасность, предотвратить ее, присоединившись к Тому на рее? Эта мысль пришла мне в тот момент, когда я смотрел на клотик фок-мачты. Том уже достиг паруса. Он перегнулся через рей, стараясь дотянуться до провисшего края парусины. И тут я увидел, как фор-бом-брамсель резко вздулся и опал, как будто поймав внезапный сильный порыв ветра.

– Разрази меня гром... – возбужденно произнес Вильямс, но затем резко осекся. На наших глазах парус выгнулся рывком в другую сторону и, очевидно, сбил Тома с рея.

– О боже! – воскликнул я. – Он исчез!

На мгновение мои глаза застлало пеленой; я слышал, как кричал Вильямс, но что он кричал, я не понимал. Затем, так же неожиданно, пелена спала, и я снова мог видеть происходящее.

Вильямс показывал пальцем куда-то вверх, и, подняв глаза, я увидел что-то черное, раскачивающееся под реем. Вильямс еще что-то выкрикнул и бросился к фокмачте. Я уловил лишь окончание фразы:

–... Сезень... Я тут же сообразил, что Тому удалось, падая, ухватиться за конец крепежного сезня, и кинулся следом за Вильямсом, к нему на помощь.