Пираты Марокко - [23]

Когда после торопливого, но скудного завтрака все разошлись на работы, в подвале осталось трое больных. Кроме Пьера и Армана на соломе лежал старый священник – его не мог поднять даже красноречивый щелчок бича.

– Отец Бонифаций! – сказал Арман, поворачивая голову к больному. – Вам плохо?

– Да, сын мой. Сегодня я совсем немощен. Видно, Господу нашему угодно за грехи мои наслать на меня еще и эту напасть…

– Да Господа ли это деяния, отец Бонифаций? – подал голос Пьер. – Годы ваши дают себя знать. Ведь седьмой десяток – не очень приятная штука.

– И то верно, сын мой. Но от этого мне не легче.

– Всем тяжело, отец Бонифаций, – успокаивал того Арман. – А что у вас болит? И что слышно про выкуп?

– Видимо, Пьер прав. Просто старость свое берет, и так угодно Господу. А про выкуп за меня ничего не слышно. Да и откуда взяться слухам, коли платить за меня некому…

– А как же ваш храм, а приход? – возмутился Пьер.

– Все в руках Господа! Ничего не слышно. Наверное, мои братья по храму не считают меня таким ценным человеком, чтобы выкладывать за меня триста золотых.

– Стало быть, скуповаты ваши монастырские, – Пьер радовался хотя бы тому, что может теперь поговорить, не морщась от боли.

– Видимо, не достоин я их снисхождения.

– И Господь наш не заступается за вас, отец?

– Наверное, так угодно Богу, сын мой.

Наступила тишина, слышно было лишь тяжелое дыхание отца Бонифация.

Мучительно хотелось есть. Заживление раны сильно повысило аппетит Пьера, но приходилось ждать до возвращения всех с работ. Тогда всем давали жидкую похлебку, апельсин, кружку воды. Приходилось терпеть, иначе можно было вызвать ярость надсмотрщиков, и тогда уже битья не избежать. Проходили дни, и Пьеру казалось, что лучше было бы отправляться на работы, чем сидеть в этой вонючей дыре. Они ждали, когда им предложат написать письма родным с требованием выкупа, но пока никто им ничего об этом не говорил. Приятели нервничали и ждали.

За те две недели, что пленники пребывали в подвале, один их товарищ уже получил возможность покинуть тюрьму – был прислан выкуп, и пленник, радостный и счастливый, покинул темницу.

Острая зависть сверкала в глазах оставшихся, когда он покидал их общество, не в силах удержать рвавшуюся на лицо улыбку. Ему давали десятки поручений, он обещал их все выполнить, и каждый полагал, что уж про него-то тот не забудет и поможет вызволить из плена у неверных.

– Скоро к нам опять заглянет мулла, – сказал как-то испанец по имени Хосе.

– Опять будет склонять принять их веру? – спросил его приятель Диего, почесывая спину грязными ногтями.

– Вероятно. Чего же еще ему тут делать.

– И что, выпадает ему удача? – спросил Пьер, поворачивая голову в сторону говоривших. – Вы ведь давно здесь и уже многое знаете.

– А почему бы и нет! Не всякий может выдержать такие мучения, особенно если подворачивается возможность избежать их.

– Да, но после принятия ислама этот человек должен будет оставаться здесь на всю жизнь, – отозвался Диего.

– Не всякого тянет домой, друг мой. Многим нет там места. Разве мало народу ушло за последние несколько десятилетий в разные дальние страны? Многие оказались довольными, разбогатели и вернулись грандами.

– А сколько их осталось в тех землях гнить? Ты об этом подумал, Хосе? По мне, так лучше умереть на родине в бедности и нищете, чем скитаться на чужбине в поисках счастья и подохнуть, как собака.

– Ну, это кому как повезет. Я и говорю, что многим везет. А к тому же и жизнь какая интересная у них получается, Диего, не то что у нас, горемычных. Вот не пришлют выкупа, и придется тебе на галерах сидеть за веслами. Вот тогда и подумаешь, где лучше.

– Господь с тобой, Хосе! Не пугай! Уж лучше сразу помереть, чем к веслу быть прикованным. Это куда хуже скорой смерти!

– Молитесь, дети мои, и Господь смилуется над вами! – Голос отца Бонифация едва проникал в сознание пленных, так он был тих и скорбен.

– Да мы уж и так молимся, отец, да что-то забыл о нас Господь Бог. Видно, грехи наши тяжкие не дают нашим молитвам дойти до Господа!

Пленники зашумели, наперебой высказывая свои суждения на этот счет. Пьер спросил у Хосе:

– Скажи, сеньор, как долго нам придется ждать, пока предложат написать письмо с просьбой о выкупе?

– Ты что? Тут, братец, надо постоянно просить об этом самим. Неверные редко предлагают писать. Им выгоднее измочалить нас на работах, а потом продать на галеры.

– То есть нам самим надо о себе беспокоиться?

– А кто же о вас будет беспокоиться, сеньор! На Бога надейся, а сам не плошай! Понял?

– Спасибо за совет, сеньор.

– Ха! Сеньор! Мы тут такие сеньоры, что обхохочешься!

– Слыхал, Арман? Надо нам пробовать обратить на себя внимание.

– Слыхал, Пьер. Но удастся ли?

– Попытка – не пытка, Арман. Завтра же попробую сказать об этом надсмотрщику. Пусть передаст своим начальникам нашу просьбу.

Утром, получив легкий удар бичом за непослушание, Пьер кое-как сумел объяснить надсмотрщику свою просьбу. Тот коварно ухмыльнулся в черные усы и согласно закивал, даже спросил имена.

– Пьер Блан и Арман Фрутар, раис.

Шли дни, но ничего не изменялось. Никто не подавал никаких знаков и не предлагал писать письма. Друзья волновались, но вскоре их стали, как и всех, выгонять на работы, и времени думать об этом уже не было.