Пираты Каллисто - [3]

Но я хорошо помню своего отца. Высокий человек со строгим лицом, мощного телосложения, с нахмуренным лбом и густыми черными волосами. Звали его Мэтью Дарк; шотландец из Эбердиншира, инженер по профессии и бродяга по склонности, он странствовал по всему миру в поисках радости жизни, ее богатства, ее красок, которые всегда ускользали от него и манили за горизонт.

От него я унаследовал свой рост: как и он, я выше шести футов; от него также и моя сила, я всегда считался силачом, выносливым и стойким. От матери у меня светлые волосы и голубые глаза, в которых нет ничего от сурового шотландца. Мама из Дании, из города, название которого я не могу произнести. Она умерла, когда я был совсем ребенком. Я помню только ее нежный мягкий голос, милое улыбающееся лицо, склонившееся ко мне, прикосновение мягкой руки. И, кажется, вижу ее смеющиеся голубые глаза, спокойные, глубокие и искрящиеся, как озера ее родины, вижу блеск ее золотых волос, завитых в густые пряди, — увы, это только отрывочные воспоминания, обрывки прошлого, которые я никак не могу полностью восстановить и связать.

Цвет волос и глаз — единственное, что она дала мне, не считая самой жизни. Но странно, что этим я обязан ей вдвойне: именно из-за светлых волос и голубых глаз меня пощадили, когда я попал в свирепые нечеловеческие руки воинов-ятунов. Но я забегаю вперед.

Если матери я вдвойне обязан жизнью, то отец дал мне имя — Джонатан Эндрю Дарк. Он строил большую гидроэлектростанцию в Дании, когда встретил мою смешливую голубоглазую маму, полюбил ее и женился на ней. Она уехала с ним в Южную Америку к месту его новой работы: инженер едет туда, где его ждет работа, ведь у бродяг нет дома. Так и получилось, что, хоть мать моя датчанка, а отец шотландец, сам я натурализованный американец, а родился в Рио.

Мало что можно сказать о моем детстве. Вернее, не стоит говорить, потому что все это не имеет отношения к саге о моих приключениях в фантастическом мире, который стал моим домом. Тропическая лихорадка унесла мою маму, когда мне было только три года; отца я видел редко, он то строил дорогу в Перу, то дамбу в Боливии, то мост на Юкатане. Но когда смерть унесла маму, я стал постоянным спутником отца. Чопорные респектабельные люди были бы шокированы при мысли о нежном ребенке в суровом окружении лагеря в джунглях, но я расцветал в этой грубой возбуждающей жизни, и именно ей я обязан своей любовью к опасности и приключениям, потому что я видел зеленые душные пространства Матто-Гроссо прежде, чем нашел школу, и познакомился с опасными веревочными мостами в высоких Андах до того, как постоял на мощеной городской улице.

Я стал чем-то вроде любимца или протеже всех инженеров в лагере моего отца. Смешливый бандит Педро научил меня метать нож раньше, чем я научился читать, а рослый швед Свенсон показал мне все запрещенные приемы, с какими только встречалось его крепкое закаленное тело. Я мог свалить ягуара одним хладнокровным выстрелом меж глаз в тот момент, как он прыгал мне на горло, — и все это задолго до того, как освоил загадочную тайну деления столбиком.

Да, деления столбиком, потому что мое образование было далеко не на первом месте, когда я учился варить кофе на воде из кишащего змеями ручья в джунглях, кипятить воду над горящим керосином в жестяном котелке, охотиться и драться, как мужчина, взбираться на деревья, как обезьяна, и выживать там, где городской мальчик погиб бы от лихорадки, укуса змеи или холеры. Все изменилось, когда мне было тринадцать лет. Отцу надоели банановые республики; он тосковал по сухому раскаленному воздуху и роскошным ночам пустыни после многих лет, проведенных в жарких болотистых джунглях; он подумывал о бурильных работах в Ираке.

Но в убогих переулках грязного маленького городишки в джунглях — это был Пуэрто-Мальдонадо — отец встретился с американским геологом по имени Фарли, своим старым другом. Пуэрто-Мальдонадо находится в перуанской провинции, на берегу реки Мадре-де-Диос (Богоматерь). Но Фарли вовсе не из-за Бога оказался в Пуэрто-Мальдонадо, он искал место, где инки добывали золото.

Он не нашел ничего, кроме лихорадки, москитов и особо опасных змей, которых туземцы называют «жарарака». Укус одного из этих ядовитых обитателей джунглей на три недели уложил Фарли в задней комнате забегаловки в Пуэрто-Мальдонадо. Отец и его друг отметили случайную встречу обильными тостами плохого джина в засиженных мухами стаканах, и где-то между второй и третьей бутылками у отца созрело убеждение, что мне нужно нормальное школьное обучение. А тут еще Фарли, известный геолог с целой коллекцией дипломов колледжей, следующих за его именем, как ленты в хвосте воздушного змея. А с другой стороны я, высокий, костлявый, широкоплечий и загорелый мальчишка, способный наравне с ветеранами прорубать себе дорогу в дремучих, населенных змеями джунглях Матто-Гроссо, но беспомощный новичок, когда дело доходит до деления столбиком.

Описание происходящего всегда занимает больше времени, чем само событие. Фарли пробирался к берегу; следующий почтовый пароход должен был унести его по извилистой серебряной ленте Мадре-де-Диос в молодой расцветающий город Сан-Доминго, а оттуда пилот по имени О'Мара доставит его в объятия цивилизации. Фарли возвращался в «Страну Господа» — в учебниках географии ее называют Соединенными Штатами Америки — и очень торопился, потому что опытного полевого геолога ждала должность профессора в Гарварде. Он соскучился по миру кинотеатров, коктейлей и кампусов. К тому же на этот раз ему повезло: он только три недели в поту вымывал яд жарараки из своих внутренностей. Он решил не давать этим извивающимся маленьким чудовищам шанса на второй укус.