Пирамида преступных желаний - [53]

Петух принимает благочинный вид и степенно, исполненный важного достоинства, ждет, когда пёс окончательно уляжется. А то и, похваляясь перед курами, эдак громко цыкнет раз-другой на Шарика, торопя его погрузиться в ставшую нужную дремоту, чтобы была успешна охота на паутов и добавилось сытости курам. И в том яйце, что угостит болезного пса их общая хозяйка, будет и частица его, теперь вот такого, маломальского труда.

Не гори и не горюй

Только я потушил свет в комнате, закрыл глаза и натянул одеяло до подбородка, так сразу и провалился в глубокий сон. Тут же меня начало трясти, болтать из стороны в сторону, одеяло сползало и невнятный шум, как далёкий прибой, с нарастающим гулом влезал в уши. «Нет, – думаю краешком головы, безмерно уставшей за день, – не допущу пробуждения, хватит всякой там информации, дел, поручений. Хочу сон про бескрайнее синее море с белым трехмачтовым парусником, или просто спать и спать…».

Чей-то знакомый голос настойчиво звал меня по имени, с каждым разом громче и отчетливее. И когда что-то холодное уперлось в моё бедное ухо, я мгновенно раскрыл глаза. Смущенная жена протягивала мне телефонную трубку.

– Слушаю, – сказал я обречено в постылое коммуникационное средство.

– Серега, горю! Ничего нет: ни водки, ни жратвы.

– Андрей, ты? Месяц тебя не было слышно.

– Дак я всё пил. Без просыху по нарастающей.

– И что?

– Что, что!? Не могу больше пить. Понимаешь, не м-о-г-у! Давление за двести ускакивает. И не пить не могу. Приехал бы… остограмиться бы, и завязать на этом. Приезжай, братан! Приедешь?

– Ладно, жди, – сказал я после минутной паузы, с досадой откинул одеяло. За окном чернильная мгла.

Жена, скрестив руки на груди, с той же досадой поглядывала на мои сборы.

– Съезжу ненадолго и вернусь. Помочь ему выйти из запоя.

– Один раз ты уже ездил.

– Скажу ему, что третьего раза не будет.

– Завтра у тебя и совещание, экзамен! Как ты не выспавшийся всё своё-то сможешь сделать?

– Смогу, родная. Как-нибудь напрягусь и смогу. Мне сейчас нужна бутылка водки и хорошей еды побольше. Верный способ вытащить из запоя – налить стопку водки, и пока захорошело у него, дать плотно поесть. Лучше бы куриного бульона, сальца, колбаски полукопченной, огурчиков. Ничего не поделаешь, надо помочь. Если к нам он позвонил, значит больше не к кому обратиться. Зинаида Алексеевна с ним замаялась.

Зинаида Алексеевна – мать Андрея. Когда-то мы жили в одном доме добрыми соседями. У них была обычная добропорядочная семья: работящий глава семейства, обеспечивающий достаток в доме; хрупкая жена, домохозяйка по причине слабого здоровья, содержала дом в чистоте и порядке, и два здоровых сына, Саша и Андрей. Пока был жив отец, на мальчиков своих Зинаида Алексеевна не нарадовалась. Мальчики повзрослели. У отца однажды отказало сердце: инфаркт. Шёл с озера после удачной зимней рыбалки, сердце вдруг прихватило, не дошел. Как оказалось, чуть раньше следовало бы обратиться к врачу, сердечко и прежде покалывало.

Со старшим сыном Александром служили вместе в армии. И, быть может, поэтому, до сих пор интересуемся, как живём-можем, по прямой ли жизнь идёт, по кривой ли, как прямо и как криво. Поговорить начистоту, выговориться в наше время можно лишь со старыми добрыми друзьями.

Однако, оба брата стали частенько прикладываться к стопочке беленькой, и в считанные годы алкоголь смог двух крепких парней превратить в горьких пьяниц: то один запьёт, то другой. Это для меня остаётся загадкой. На чём основана подмена обычных жизненных ориентиров на добровольное самоуничтожение? Ситуацию с Андреем ещё как-то можно объяснить…

Я поставил в сумку кастрюлю с мясным супом, туда же полетели шматок копчённого сала, колбаса, булка хлеба, мешочек свежей картошки, замороженная тушка цыплёнка, что-то ещё по мелочи, и непочатая бутылка водки, припасенная на всякий случай. Сел в автомобиль, припаркованный у дома. Через пятнадцать минут давил на кнопку звонка, где за дверью безумствовал Андрей.

За месяц беспробудного пьянства лицо Андрея осунулось и пожелтело. В воспаленных глазах была жуткая пустота. Я не церемонясь сразу прошел на кухню, поставил разогревать суп, содержимое сумки вывалил на стол. Цыпленка и картошку адресовал Андрею сварганить похлёбку завтра самому. Нарезал хлеб, сало, колбасу. Андрей сидел рядом с трясущимися руками и жадным взором, обращенным к бутылке.

– Сорвался с третьей получки. На первую одежды накупил, на вторую —музыкальный центр, с третьей – чуть погулять хотел с девчонками, ну и понесло меня, – глухим спитым голосом говорил Андрей.

– Матери лучше бы лишние деньги отдал, чем на шалавах просаживать. Настена, жинка твоя, куда подевалась!

– Уехала к мамашке своей, в Кубань уехала, и не сказала, вернётся или нет.

– Как ты отпустил её?

– Да как? Что тут непонятного: в отлете был, бухой значит.

Подробности сумеречной жизни Андрея одна хуже другой. Сам он по профессии токарь – самая что ни на есть востребованная профессия, а работает на подхвате.

Согрелся суп. И в глубокой тарелке заблагоухали наваристые щи из квашенной капусты. Наконец стопка наполнилась водкой. Андрей стремительным движением опрокинул порцию живительной для него влаги в иссохшее горло, как нищий скорее прячет монету в карман. Лицо его сразу порозовело и приобрело благодушный вид. Он мне и не предлагал выпить. Знал, что не ко времени и не к месту.