Пир у золотого линя - [46]

— Надо очень осторожно, а то сольются, — предупреждает меня Вацис.

Примерно полчаса трудимся мы усердно и напряженно, и вот на одном листке уже написано: «Смерть фашисту Дрейшерису!», а на другом: «Смерть оккупантскому прихвостню Пигалице!» Под каждой надписью стоит подпись: «Партизаны отряда «Перкунас».

— А теперь давай дневник писать, — торопит меня Вацис.

Мы решаем вести дневник по очереди. Первым начинаю я. Ставлю число. Закончив, я шепотом перечитываю написанное:

«Оккупант и колонист Дрейшерис во всеуслышание заявляет, что литовцы, русские, поляки будут рабами и станут чистить немцам сапоги. Дрейшерис перегородил дорогу, которая с давних времен проходит через деревню, и не дает никому по ней ездить и ходить. Он говорит, что по своей земле он один имеет право ходить и ездить. Людям приходится делать большой объезд, они проклинают оккупанта. Дрейшерис доносит на крестьян в жандармерию, он выдает, кто прячет от оккупантов зерно и скот.

От отца не отстает и его сынок Густас. Он настоящий шпик у жандармов. Слоняется по деревне и собирает слухи. Особенно следит он за усадьбами «Ванагас» и «Ажуолас». Вообще этот юный фашист задирает нос и всех презирает.

Пигалица в своем доме поселил родственников, а сам убрался в город. Он работает на немцев. На днях он вместе с другими конвойными пригнал к реке целую толпу из гетто. Они начали делать насыпь. Конвойные заключенных зверски избивают. Пигалица носит дубинку. Ею он приканчивает обессилевших от голода людей».

— Складно у тебя выходит, — говорит Вацис.

— А что, плохо?

— У меня бы так не получилось.

— Пустяки, — я пренебрежительно машу рукой.

Наши листовки высыхают. Буквы, дневник, бумагу, чернила и кисточку мы кладем в коробку и прячем под камнем в углу. Внимательно осматриваем наш подвал. Нельзя оставить ни оброненной спички, ни обрывка бумаги, ни вообще какого-нибудь следа. Даже накапавший стеарин мы соскабливаем с досок и кладем в карман. Гасим свечи и тоже прячем их под камень. Берем наши листовки и выходим наружу.

Ночь все такая же таинственная, полная теней.

— Смотри, как четко видна Большая Медведица, — говорит Вацис и, запрокинув голову, глядит в небо.

— Да перестань ты думать о чем не надо, — готовься к диверсии.

Мне нравится слово «диверсия». Откуда я его узнал, не помню. Смысл его, однако, я понял. Это значит — вредить врагу, бить его, уничтожать — вот какое это замечательное слово.

Через полчаса мы уже возле того самого места, где Дрейшерис перекрыл дорогу. Предатель глубоко вогнал в землю колья, обмотал их колючей проволокой. Однако колья мы ухитряемся выдернуть, вместе с колючей проволокой оттаскиваем их к реке и там топим. Потом бесшумно, точно тени, подкрадываемся к дому Дрейшериса. Даже собака не почуяла, что мы тут. К воротам прикрепляем листовку «Смерть фашисту Дрейшерису!». Вторую оставляем для Пигалицы.

Выполнив боевое задание, довольные, мы возвращаемся к Вацису. Неподалеку от гумна садимся отдохнуть. Над головой раздается тяжелый гул. На запад летят самолеты.

— Наши, — говорю я Вацису.

— Подарочек Гитлеру несут.

Самолеты летят высоко, без огней. Гул удаляется.

— Вацис, я тебе не говорил. Мой отец партизан.

— Правда?

— Как-нибудь ночью придет. Я жду…

Вдруг со стороны города доносится пулеметная очередь. Пулеметы надсаживаются, точно стая голодных волков. На мгновение затихают и снова принимаются строчить. Становится жутко. Значит, правду говорят люди, будто по ночам евреев из гетто расстреливают. Перед самым рассветом. Когда все спят.

Мы встаем и бежим к сеновалу. Пулеметы не умолкают. А ночь такая ясная, прозрачная, далеко слышно. Да только лучше бы не слышать…

С самого утра мы с Вацисом собираемся на рыбалку. Сегодня лучше дома не сидеть. Вацис берет с собой краюшку хлеба, кусок сала. На реке пробудем целый день. Еда пригодится. Мне мама тоже дает с собой поесть. Мы берем сеть-волокушу, веревки и бежим к реке. С утра задувает несильный западный ветер. Я ставлю паруса. Пробую. Все в порядке, ветер лодку гонит. Вскоре берег удаляется. Я сижу на корме у руля, а Вацис придерживает парус. Вода плещет за кормой. Из-за туч выглядывает солнце. Ясное, чистое. Такое веселое. Теперь мы с Вацисом можем поговорить свободно. Никто не подслушает.

— Наш отряд должен расти. Кого ты предлагаешь принять? — спрашиваю я.

Вацис, как обычно, не торопится с ответом. И правда, сразу трудно подобрать новых членов для отряда. Деревня наша невелика. Пионеров только нас двое. Остальные ребята или слишком малы или уже почти взрослые.

— Надо связаться с другими деревнями, — предлагает Вацис.

— Согласен. По-моему, подошел бы Стасис из Пипляй. Как-то я ему верю. Похож на настоящего человека.

— И правда, — соглашается Вацис.

— Ладно. Я к нему схожу.

Лодка круто идет против течения. Деревня остается позади. Я вспоминаю нашу ночную вылазку и задумываюсь. По лицу моего друга видно, что и он думает об этом же. Интересно, что сейчас творится в усадьбе Дрейшериса? Заметили или нет, что забор исчез? Густас, должно быть, поскакал в городок доносить жандармам. Ищи ветра в поле! А Пигалице и не снится, что у него дома делается. Ничего, вернется в воскресенье домой, найдет привет.