Пионовый фонарь - [41]

— Закуска что, не в закуске дело. А вот не понравится тебе, кто наливает! Иди в «Сасая», там тебе О-Куни нальет!

— Какая еще О-Куни? Что ты мелешь?

— А чего ты скрываешь? Не надо скрывать! Мне не двадцать лет, скрываться от меня нечего. Мы с тобой уже в годах, так не обижай меня, расскажи все откровенно!

— Что рассказать?

— Про О-Куни. Красивая, говорят, бабенка. Ей двадцать семь, выглядит, говорят, всего на двадцать два или двадцать три. Такая красотка, что я и то влюбилась, а уж как не влюбиться тебе!

— Никак в толк не возьму, о чем ты говоришь… Кстати, погонщик Кюдзо не заходил сегодня?

— Нет, не заходил.

— Послушай, я понимаю, в последнее время я часто отлучаюсь по разным делам, и ты меня подозреваешь… Дело обычное. Но таких вещей ты мне лучше не говори!

— Почему же? Дело твое мужское, развлекайся как хочешь, но я же о тебе забочусь! Ведь муж-то у этой бабы самураишка, это она для него так старается… А ну как он узнает, что тогда? Он же с тобой не знаю что сделает, вот чего я боюсь… Путаешься с этой бабой со второго апреля, и хоть бы слово мне сказал, разве так можно? Брось ты ее!

— Да, я вижу, тебе все известно, — сказал, помолчав, Томодзо. — Ну ладно, я виноват, прости… Я все думал, как бы рассказать тебе, но неловко было… Сама посуди, ну как бы я с серьезным видом мог объявить, что так, мол, и так, обзавелся я полюбовницей… Но ты не беспокойся, я на своем веку погулял немало, видел всякое, из меня много денег не вытянешь, так что все будет в порядке, вот увидишь!

— Еще бы! — сказала О-Минэ насмешливо. — Сначала ты дал ей три медяка, потом два золотых, потом три золотых, пять золотых, а потом отвалил сразу двадцать…

— И все-то ты знаешь… Верно, заходил Кюдзо, а?

— Никто не заходил!.. Тебе вот что надо сделать. Баба эта, раз уж она от живого мужа с тобой сошлась, в тебя влюбилась. Но если муж узнает, тебе конец. Лучше всего для тебя откупить ее и взять в наложницы, а меня отпустить. Я стану жить и вести дело отдельно от тебя, выделюсь из лавки «Сэкигутия» и открою свою лавку. А вы с этой О-Куни сами по себе трудитесь…

— Ну что ты болтаешь? — вскричал Томодзо. — Для чего это нам с тобой расходиться? Ведь бабенка эта, она же любовница самурая, у нее свой хозяин есть, не станет она со мной все время путаться… Я же просто так, невзначай, спьяна подзакусил ею! Ну я виноват, ну прошу прощения… Ну хочешь, никогда больше не пойду туда? Хочешь?

— Нет уж, ты иди. Раз она от живого мужа до этого дошла, значит, любит тебя. Так что ты уходи к ней…

— Ну что мне с тобой делать… Глупости ведь городишь!

— Нет уж, ты меня отпусти.

Томодзо разозлился.

— Заткнись! — заорал он. — Ты с кем разговариваешь? Кто здесь хозяин? Кто всему делу голова? Что хочу, то и делаю! Сколько полюбовниц мне нужно, столько и буду держать, тебя не спрошу! Не молодая, нечего со своей ревностью соваться!

— Ах, ах, простите, не то сказала, извините великодушно… Хозяин! — презрительно произнесла О-Минэ. — Всему делу голова! Подумаешь, заважничал! А кем ты был в прошлом году, у господина Хагивары на побегушках служил? В каморке ютился? Радовался, когда господин Хагивара медяками тебя оделял да старым тряпьем? Забыл об этом?

— Не кричи так, приказчики услышат…

— Пусть слышат! Хозяин, голова, наложницу завел, а кто ты такой — забыл?

— Тише, ты! Ладно, можешь убираться на все четыре стороны…

— И уберусь! Только сначала ты дашь мне сто золотых. Работали вместе, вместе и наживали…

— Еще чего! Раскричалась тут, как разносчик на празднике бога богатства… Придержи язык!

— Нет уж, я все скажу! Работали мы вместе, я сил для дела не жалела, босиком ходила… А когда у господина Хагивары жили? Я ему готовила, прибирала у него, ты же при нем на побегушках состоял, все жаловался, что на водочку тебе не хватает… Я по ночам работала, только чтобы на водку тебе заработать! Забыл это? Загордился? Восемь лет я на тебя спину гнула! Хозяин, голова… Смотрите-ка на него! А я вот, чтобы прошлого не забывать, и сейчас в простой одежде хожу, по ночам работаю… Помнишь, как в позапрошлом году весной ты размечтался выпить под жареную кету?..

— Тише, ты, тише!.. Приказчики же услышат!

— А мне все равно… Нищими ведь жили, я три ночи из последних сил работала, глаз не смыкала, купила тебе водки и жареной кеты… Помнишь, как ты тогда обрадовался? Помнишь, что сказал? Забыл? Ты тогда сказал, что главное в жизни — это жена…

— Перестань орать, — прошипел Томодзо. — Я же сказал уже тебе, что больше к ней не пойду…

— А вот буду орать!.. И можешь ходить к своей О-Куни сколько хочешь, мне все равно… Слишком много понимать стал о себе!..

— Молчи, сука! — сказал Томодзо и ударил ее кулаком по голове.

— Дерешься? — со слезами взвизгнула О-Минэ. — Давай мне сто золотых, я уйду! Я здесь ни за что не останусь! Сам из Курихаси, кругом полно родственников, затащил меня сюда… А я родом из Эдо, у меня здесь никого нет, заступиться некому! Стара я для тебя? С бабами принялся беситься? Деваться мне, мол, некуда, без тебя я с голода помру… А ты мне дай денег, и я уйду!

— Уходишь, так уходи. А денег тебе никаких не будет.

— Ах, вот как? Не будет? А кто придумал выпросить у привидений сто золотых?