Пионерский характер - [7]

Нет, сначала она посмотрит в ложу президента Австрии, а то весь класс замучает: расскажи да расскажи, какой он. Ну и на живого, не из книжки, лорда грех не взглянуть. Лорд-то самый что ни на есть настоящий, да к тому же председатель Олимпийского комитета!

Потом было стремительное начало, срыв в конце каскада прыжков, обжигающий, как раскалённая сковородка, лёд и погоня за пропущенными тактами музыки. На мгновение ей показалось, что она слышит причитания бабушки и сердитый голос тренера. Только взрыв непривычных по силе аплодисментов вернул её в олимпийский Инсбрук. Зал бушевал от восторга. Вытирала глаза сверкающая бриллиантами чужая бабушка. Размахивали красными флажками ребята из советской сборной. Слепили «блицы» корреспондентов. На лёд сыпались цветы.

И тогда стало плохо. Обида и стыд сдавили горло. Слёзы мешали найти проход. Руки тренера протянулись откуда-то из темноты, повели, посадили на знаменитую скамейку. Сейчас он ей задаст!.. Судьи удивлённо пожмут плечами и на весь зал скажут: «Зачем такую привезли? Она же ничего не умеет!» Нахальная телекамера почти в лицо упёрлась объективом. Весь мир хочет увидеть её позор.

— Молодец, Ленка! Умница! — Тёплая ладонь тренера унимала дрожь вдруг озябших плеч…

«Двенадцатое место для двенадцати лет — это просто здорово», — говорили его глаза. А самая юная участница Олимпийских игр, улыбаясь, глотала слёзы…

…Она тогда и не подозревала, что очень скоро в Москве её ждёт ещё большее волнение. Пионерка Лена Водорезова будет стоять на помосте Дворца Съездов перед всей страной, и ей зааплодируют пять тысяч делегатов XXV съезда КПСС.

И это станет самой высокой оценкой её труда.

От ЦСКА до 704-й школы одна остановка на трамвае. Челноками снуют по коридорам весёлые стайки ребят. Поскрипывает вся в чернильных пятнах дверь с надписью 6«Б». Классная доска — как лёд. На ней тоже ошибаются и падают, рисуют рожицы и исправляют ошибки. В углу мальчишки горячо доказывают преимущество больших перемен. «15 минут урок и 45 перемена. Вот дисциплина-то была бы!» Но звонок не даёт им договорить.

— Идёт! Идёт! Тихо! — предупреждают друг друга парты.

На стене хмурит брови Тургенев. Пожелтевшая морфологическая схема наклонилась к Горькому, и кажется, сейчас сообщит ему что-то важное о причастиях. Учительница раскрывает журнал.

— Сочинительные союзы. Вспоминаем и думаем.

Но на крайних партах у окна думали и вспоминали не только о союзах. На крышке Лениной парты накорябано вечное, как мир, «Вася — дурак». Солнце пригревает даже через стекло. Скоро лето.

— Лен, а в Гётеборге моржи водятся? — толкает в бок соседка.

— Водорезова, пример на сочинительную связь! — требует голос учительницы.

— Моржей не видела, а мороженое там водится очень вкусное, — громко, на весь класс, отвечает Лена.

— Ты что, Лен, пример на союзы спрашивают!! — лезут на лоб глаза соседки.

— Ой, простите… «Шумел сурово Брянский лес, и вихри в чащах вышивали».

После уроков у Лены два часа самоподготовки.

И опять лёд. Вновь скользит сиреневое платье. Снова магнитофон перекручивает знакомую музыку.

Вечером мышиного цвета куртка совсем сливается с асфальтом. Дома всё как всегда. Папы ещё нет. Мама включила телевизор и готовит ужин на кухне. Джонни вертит хвостом с такой скоростью, что становится похож на белый вертолётик — кажется, вот-вот взлетит. Хвост у Джонни — барометр настроения: раз виляет — значит, рад. Кукла Яня, названная в честь бабушки, от усталости совсем закрыла голубые глаза.

Показывает спортивные новости программа «Время». Лена ужинает. Мама по привычке пытается завести электронный будильник, который заводить совсем не нужно. Лена улыбается и уже в который раз перечитывает дарственную надпись на его золочёной крышке: «Дорогой Лене Водорезовой за отличные успехи в фигурном катании от Маршала Советского Союза».

В двадцать два часа начнётся фильм, но Лена его не увидит — у неё режим. Любопытная штука, между прочим. Он заставляет всё делать в своё время: вставать в шесть, ложиться в десять и даже кино смотреть только по воскресеньям. Тренер говорит, что режим — это всесильный и всемогущий волшебник. Тех, кто выполняет его строгие правила, он щедро награждает. «А может он научить меня делать прыжок… в 100 оборотов?! — думает Лена. — Или сделать самой-самой хорошей фигуристкой? А лучше пусть сделает так, чтобы для меня заиграл наш гимн и я бы стояла на верхней ступеньке Олимпийского пьедестала ближе всех к красному флагу с серпом и молотом в уголке».

В этот вечер последним с Большого льда уходил тренер. Давно спали, нахохлившись, воробьи под потолком. Порыв ветра заглянул в лицо, распахнул шубу, но, увидав его усталое лицо, тут же умчался. «Я занимаюсь с Водорезовой уже три года, — думал тренер, — 4800 часов, 4 тысячи… Она — самая работоспособная из всех моих учеников… не боится сломаться, не раскисает. Она всегда катается с аппетитом. Наверное, это и есть счастье, когда человек так рано находит свою скрипку».

Как я прыгала с парашютом

Стрелка высотомера показывает 1000 метров.

Колотится сердце. Прижалась к Назакят, моей подружке, а сама думаю: «Нашла же ты, Лялька, себе приключение… Ходила, упрашивала, чтобы зачислили в школьный парашютный кружок. А теперь ты, кажется, струсила…» Назакят попросила, чтобы мне разрешили прыгать предпоследней: не так страшно, когда следом за тобой полетит подружка.