Пионерский гамбит - [38]

— Ну конечно! — Анна Сергеевна всплеснула руками. — Сначала вы у всех на глазах поссорились, потом он утащил тебя в дальний угол, когда мы пришли, ты был весь в крови. Я не понимаю, зачем ты мне врешь сейчас! Уходите немедленно с глаз моих!

— Нет, подождите, Анна Сергеевна, пусть мальчик говорит, — директриса опустила трубку на рычаг аппарата.

— Мы действительно поспорили, — сказал я. — И отошли в сторону. Но драться мы не собирались даже, мы же почти взрослые люди.

— Взрослые они! — фыркнула Анна Сергеевна.

— Ну подумайте сами, зачем бы мне его выгораживать? — я пожал плечами. — Ведь если бы он и правда меня избил, то я бы точно был всеми руками за, чтобы вы его домой отправили.

— Синяки бы были, если бы Илюха нос ему расквасил, — встрял Марчуков.

— Мы правда не дрались, было бы несправедливо наказывать Мамонова за то, чего он не делал, — я вытащил из носа дурацкие жгутики, зажал их в кулаке и проверил ладонью, не идет ли кровь. Вроде все было нормально.

— Между прочим, там есть еще темная история с дымом на открытии, — язвительно сказала Анна Сергеевна.

— Да не мы это! — заорал Марчуков, но я дернул его за футболку и продолжил он уже спокойнее. — Мы готовились! Я сценку придумал, а Илюха там должен был америкашку играть. Я даже пестик у своего брательника из седьмого отряда взял погонять!

— Пестик он взял! Марчуков, ты седьмой класс закончил, а до сих пор как маленький! — Анна Сергеевна закатила глаза. — И как это вас оправдывает?

— А мы и не оправдываемся, Анна Сергеевна, — сказал я. — Потому что мы не виноваты. Вы отправите домой ни в чем не повинного Мамонова, а тот, кто все это устроил и сорвал нам вечер, будет разгуливать по лагерю и потирать ручки. И еще потом нам что-нибудь устроит. На смотре песни и строя или на олимпиаде.

— Резонно, — большая рыжая голова качнулась. — Жарко сегодня, Анна Сергеевна. Отпустите детей в отряд.

— Вы считаете, что они ничего больше не натворят? — педагогиня бросила на меня недобрый взгляд. — Пусть они дадут честное слово...

— Конечно, натворят, — уголки бледных губ директрисы дернулись вверх. — Но наказывать мы их будем, только если они и правда виноваты. Мамонов, Крамской, Марчуков, можете идти.

— Спасибо, Надежда Юрьевна! — сказал я. Марчуков набрал в грудь воздуха, чтобы еще что-то сказать, но я потащил его за футболку к выходу.

Мы торопливо шагали по дорожке,Марчуков постоянно оглядывался, будто опасался, что за нами погонятся и вернут обратно в грозный кабинет директора.

— Уф, кажется, пронесло! — рыжий остановился и уселся на землю рядом с толстенной сосной. Подобрал шишку и запулил ее в стороной корпуса первого отряда. — А разве у твоей матери на работе есть телефон?

— У начальника цеха есть, — сказал Мамонов. — Сообщение бы оставили. Пришлось бы ей брать отгул и ехать сюда за мной.

— Аннушка совсем сбрендила... — Марчуков кинул еще одну шишку. Некоторое время мы молчали. Марчуков сидел у дерева и кидал шишки, Мамонов жевал травинку, а я смотрел на компанию детей из какого-то младшего отряда. Они стояли в кругу, потом кто-то подкидывал мяч, выкрикнув: «Штандер, Митя!» Потом все бросились врассыпную, кроме одного, который бросился за мячом.

Мамонов повернулся ко мне и протянул руку.

— Спасибо, Кирилл.

— Да брось, не за что, — я пожал протянутую руку.

Заиграл горн, призывающий на ужин. Мы переглянулись и молча потопали к столовой. Только молчание это больше не было напряженным или недобрым. Просто задумчивым. Никакой радости от победы в этой ситуации ни я, ни, судя по лицам Мамонова и Марчукова не ощущали. Зато между мной и старыми приятелями отчетливо рухнула стена, которую я ощущал с самого начала. Другом я им еще не стал а вот чужаком уже не был.

— Что, Мамонов, последний ужин? — злорадно спросила Коровина, когда мы рассаживались за столом.

— Не дождешься, Коровина, — криво ухмыльнулся Мамонов.

— Как это? — возмутилась Коровина. — Анна Сергеевна, вы же сами говорили...

— Ешь, Коровина, — раздраженно буркнула Анна Сергеевна. — Без твоих советов разберемся.

Коровина тряхнула головой и переглянулась с сидящей рядом с ней Шарабариной. Та сделала большие глаза и пожала плечами. Потом что-то прошептала ей на ухо и указала глазами на меня. Коровина тоже на меня посмотрела и что-то прошептала в ответ. Взгляд «ангелочка» стал цепким.

Я воткнул тупую алюминиевую вилку в плоскую котлету-лапоть и подумал про свою дочь. «Да, Карина, пожалуй, ты права, я ничего не понимаю», — мысленно ответил я своей дочери. Очень давно не играл в эти игры. Совсем забыл о том, насколько связывает по рукам и ногам отчужденность с коллективом. В моей маленькой фирме работает всего-то семь человек. И мне не нужно каждый день подтверждать у них свой авторитет, не нужно захватывать внимание и доказывать, что я лучший, что я достоин. Отношения сложились, рабочий режим налажен, работа-дом, друзья по пятницам. И постепенно привыкаешь вот к этой вот устойчивости окружающего мира. А потом все внезапно рушится, и вот ты снова в начале пути.

И где теперь оказался весь этот хваленый жизненный опыт, которым я козырял перед дочерью?

Я фыркнул, чуть не подавившись кашей, когда представил лицо Карины, если бы она вдруг услышала эти мои слова сейчас.