Пионерский гамбит - [30]
Сигнал горна прервал мои размышления, пора было топать на ужин.
Настроение у отряда было угрюмым, так что никаких креативных речевок никто изобретать не стал. Проорали дежурное: «Открывайте шире двери, мы голодные как звери!» и молча расселись за столом.
— Тебя же Кирилл зовут? — вдруг спросила девчонка, сидящая справа.
— Угумс, — кивнул я, пережевывая котлету. Тщательно, как советовали Ильф и Петров. Кстати, я же собирался смотреть на всякие надписи, но так ни на одну и не обратил внимания.
— А меня Галя! А ты в какой школе учишься?
— В двадцать третьей, — от балды ляпнул я.
— Ой, и я! А почему я тебя там не видела?
— Мы только переехали, со следующего года буду там учиться.
— А заполнишь мою анкету?
— Что, прости? — я опустил в тарелку ложку с рассыпчатой пшенкой обратно в тарелку.
— Я же говорю — детский сад! — хихикнула другая девочка, слева.
— Ничего не детский сад, а память! — обиделась Галя. Я посмотрел на нее повнимательнее. Она была темноволосая, с короткой стрижкой, в розовой кофточке, на шее — ожерелье из пластмассовых цветочков. — Кирилл, ну тебе же несложно?
— А что делать-то надо?
— Ты что, не знаешь, что такое анкета?
— На вопросы отвечать?
— Вот, возьми! — Галя сунула мне на колени школьную тетрадку, разрисованную фломастерами. — Только отвечай честно, хорошо? Когда ответишь, занеси в третью палату!
— Угумс, — буркнул я и вернулся к своей пшенке с котлетой. Ничего не мог с собой поделать, сжирал все до крошки. Хотя ту же пшенку я раньше не любил, например. В последний раз ел ее, наверное, еще в школе.
«Хлеба к обеду в меру бери. Хлеб — драгценность! Им не сори!» — прочитал я, когда мы прокричали дежурное «Спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам!»
Подумал и ухватил с тарелки пару кусочков хлеба и сунул в карман. Чисто рефлекторно, наверное. Вдруг проголодаюсь перед сном.
Очевидно, другие отряды никто на уборку территории не оставил. Откуда-то из-за деревьев доносились звуки дискотеки, что ужасно нервировало Коровину. По дороге с ужина она обсуждала с девчонками план побега на вожделенную танцплощадку, но наш цербер Анна Сергеевна ни с кого не спускала глаз. Так что девчонкам во главе с Коровиной приходилось довольствоваться только отголосками, бродя вокруг корпуса и выискивая фантики.
— Если сегодня после отбоя я услышу хоть слово, вся палата будет отжиматься! — заявила педагогиня, стоя на пороге. — Дверь не закрывать!
Да уж, справедливость... Интересно, она знает что-то такое, чего никто не знает, и берет отряд измором, чтобы вывести виновных на чистую воду? Или ее просто бесит любое инакомыслие, и она не допускает даже малейшей возможности признать собственную неправоту?
Мамонов со своими миньонами о чем-то тихо шушукались в своем углу. Но довольно скоро затихли. Ну да, если не позволять болтать и стоять на ушах, то здоровые подростковые организмы довольно быстро отрубаются.
Я сел на кровати, сонно зевнул, сунул ноги в кеды и поплелся к выходу. В каком-то смысле даже хорошо, что в любое время дня и ночи у нас есть легитимный способ выйти на улицу. Даже если Анна Сергеевна сейчас сидит в коридоре и караулит, то вряд ли она вернет меня под одеяло и потребует, чтобы я терпел до утра.
Я обошел корпус и прикинул, которое окно принадлежит Елене Евгеньевне. Прикинул, что скорее всего то, в котором горит свет и задернуты занавески к коричнево-зеленую клетку.
Я забрался на деревянную приступочку и тихонько постучал в окно. Свет погас, и из-за шторы показалось взволнованное лицо Елены Евгеньевны. Я приложил палец к губам. Она сделала большие глаза, но дернула шпенек шпингалета, и открыла окно.
— Крамской? — прошептала она. — Что ты тут делаешь? Тебе давно пора спать!
— Мне надо посоветоваться, — начал импровизировать я.
— Анна Сергеевна может услышать, тогда нас обоих накажут!
— Я ненадолго, правда.
— Ладно, тогда входи! — она посторонилась, давая мне дорогу.
Я толкнулся ногами от приступочки и легко забрался на подоконник. Комната ее была совсем крохотной. Чуть больше ширины окна. Помещалась тут только кровать, такая же как и в палатах и простой квадратный стол со стулом. Над столом была прибита книжная полка, на ней стояли несколько учебников, книжка «Поднятая целина» и томик с потертой тканевой обложке тускло-оранжевого цвета. Вроде я такие видел. Библиотека фантастики? На столе светилась лампа на гибкой стойке, лежал раскрытый учебник, тетрадка и недоеденное яблоко.
На стене над кроватью висело несколько фотокарточек со смутно-знакомыми мужчинами и женщинами. Киноактеры? Или какие-нибудь знаменитые педагоги?
— Что у тебя случилось? — прошептала Елена Евгеньевна.
— Мне надо посоветоваться, — тоже тихо ответил я. — Я в этом лагере первый раз, друзей у меня тут нет, а мне позарез надо. Обращаться к кому попало не хочу, засмеют еще. И тут я вспомнил про наш пространственно-временной континуум и понял, что могу обратиться к вам.
— Конечно, можешь, я же здесь для того, чтобы вам помогать! — вожатая села на кровать, а мне кивнула на стул.
— Понимаете, мне нравится одна девочка, — начал выдумывать я. Твою мать, вот что мне мешало придумать легенду заранее, а не громоздить что-то из головы прямо на ходу. Я сделал вид, что смущаюсь, а сам быстро-быстро перебирал, кого вообще из девчонок я запомнил. Галя эта со своей анкетой в фломастерный цветочек? Коровина? Аникина? Хотя она все время с Кузиным... О, точно же! — Цицерона. Ну, то есть Чичерина Аня. Я вместе с ней в автобусе ехал, ну и вообще... Она такая умная и особенная. Я хочу к ней... ну... подойти. Но боюсь, что она меня отбреет. Она такая суровая... Скажите мне, как женщина, Елена Евгеньевна, что мне делать?
Началась вторая смена в пионерском лагере "Дружных", а я продолжаю оставаться в теле четырнадцатилетнего Кирилла Крамского. Обычного подростка в обычном тысяча девятьсот восьмидесятом году. Обычный взрослый из двадцатых годов двадцать первого века. Уже немного освоился и даже начал получать удовольствие от так странно сложившихся обстоятельств.
Меня предали те, кому я доверял больше, чем себе. Мое имя вычеркнули со страниц истории, а уста мои замкнули чарами, чтобы я никогда не смог рассказать правду о той смуте. Весь мой род приговорили к смерти, но мне достался приговор более жестокий — ЖИЗНЬ. Я должен был жить и безмолвно наблюдать, как Российская Империя существует без меня. Но я не сдался. Я ждал почти полвека, чтобы получить возможность отплатить предателям той же монетой. Могущественная сила отправила меня на сто лет назад, в тело одного из моих родичей.
"Наш корреспондент трагически погиб, выполняя задание редакции..." — напишут завтра в новостях. Только я этого не увижу, потому что разбился об бетонный пол цеха заброшенного завода. Я упал с огромной высоты. Но почему-то не погиб, а провалился во времена позднего Советского Союза. И попал в тело только что получившего диплом факультета журналистики парня, которого распределили в заводскую многотиражку. Ах как иронично! Где же я так нагрешил-то, что колесо Сансары снова отправило меня работать в прессу?
Однажды в какой-то реальности российский император выбрал в жены не ту принцессу, и локомотив мировой истории покатился по совершенно другим рельсам… Я вернулся в Петербург, отслужив три года по контракту. Вот только привыкнуть к прежней жизни у меня не вышло. Так что я сел на поезд и поехал в Сибирь. В поисках новой жизни или нового себя. По дороге неведомый стрелочник отправил мой вагон по другим рельсам и в совершенно другую реальность. Нет, поезд привез меня в Сибирь. Только Сибирь оказалась совсем другая.
Грянула новая веха в освоении космоса, человечество распространилось повсеместно и вмешивается в естественный ход вещей. Антропогенез, как непреклонная сила меняющая всё и вся, дотягивается до звёзд. Главный герой, Проксимус Мора, журналист, работающий на издательство "Республика: Космос и Мы", побывал в каждой обжитой нашим видом системе. Его путешествие длится уже множество световых лет, почти половину жизни он провёл в разъездах по Млечному пути. И наконец очередное задание от редактора приводит его туда, где всё началось, без малого четыре миллиарда лет назад.
История о необычайном происшествии, приключившемся с инженером-строителем на одной из земных колоний. Котики имеют непосредственное отношение к сюжету рассказа.
Сборник стихотворений («сборная солянка и винегрет») из семи главных ингредиентов: «Жизнь» (все о ней; по ней и для нее). «Тебе» (о любви; о ней от мужского и женского лица, к своему и не своему полу). «Мотивация» (побуждение к действию; как себя, так и других). «Дружба» (о ней; от мужского и женского лица, меж своим и не своим полом). «4 строчки» (короткие четверостишия; в которых качество превалирует над количеством). «Тен» (второе «я»; темное, как «тень»). «Я буду помнить» (ностальгия; по прошлому, настоящему и будущему). Содержит нецензурную брань.
Компания Space X запускает новый исследовательский зонд для глубин космоса. Что это очередной пиар ход или действительно прорыв для человечества?
К 2040 году люди не отказались от мечты найти братьев по разуму – пусть от неё и отказался один конкретный космонавт. Холодная логика, научное мировоззрение и здоровый пессимизм – таковы, по его мнению, необходимые нормальному человеку черты, с ними никогда не ошибёшься. Так уж и никогда?..
Жизнь до отъезда в США описана автором в мемурах "Моя наша жизнь". Прожив в США более 20 лет, автор на основании личного опыта сравнивает типичные жизненные ситуации, как они бы выглядели в США и России, особенности поведения, социальные аспекты и общее биополе обеих стран. При этом сравнивается только то, что поддается сравнению, без намерения ставить отметки, где лучше. Все фото – из архива автора.