Пионер, 1954 № 10 - [5]

- Дяденька Таврило, а потом расскажи мне про Невску битву.

Олексич хмыкнул и усмехнулся:

- Да ведь уж который раз я тебе про неё рассказывал. Поди уж, затвердил всё наизусть. Ну, ладно, отужинаем - там видно будет!

Такой ответ означал согласие. Сердце Гриньки трепетало от радостного ожидания, хотя и впрямь уже который раз носился он мысленным взором над Невским побоищем, слушая рассказы своего друга!

Едва только задружил Гринька Настасьин с Гаврилой Олексичем и едва только узнал от людей, что это тот самый Олексич, так покою не стало витязю от настойчивых просьб мальчика: расскажи да расскажи, как били шведских рыцарей на Неве.

Сперва богатырь больше отшучивался. И всё-то выходило у него до чрезвычайности просто, будто и рассказывать не о чем.

- А что ж тут такого? - добродушно отвечал он Гриньке. - Знамо, что побили их крепко. Уложили их там, на болото, немало, рыцарей этих. А и сам ихний герцог Биргер насилу утёк от Ярославича: живо коня заворотил! А всё-таки Александр Ярославич большую ему отметину положил копьём на лицо - до веку не износить!

И, сказав это, Таврило Олексич вдруг ожесточился и суровым голосом произнёс:

- Да и как их было не бить? Пошто вы в чужую землю пришли кровь человеческую проливать? Пошто у нас, у Новгорода Великого, водный путь хотите отнять?! Зачем море закрываете? Задушить, стало быть, хотите? Русский (народ сам кровопролития не затевает, это уж нет! Ну, а если незваны гости к нам ломятся, - тут руке нашей от сохи до меча дотянуться недолго! Я ратай¹, я и ратник! [¹ Ратай - пахарь.]

Он замолк. Но тут снова и снова Гринька в нетерпении принимается теребить Олексича за рукав:

- Дядя Таврило, а расскажи, как ты на шведский корабль по доскам взъехал, ну, расскажи!

- На коне взъехал. И што тут рассказывать!

Гринька не унимался:

- Нет, а как чуть королевича шведского не захватил?

- А вот же не захватил! - мрачновато ответствовал Олексич. Но тут, видно, неудержимые поднялись в его памяти воспоминания, и, уступая им, неразговорчивый богатырь рассмеялся и добавил: - Худоногий он был у них, королевич-то. Вроде как расслабленный. Привезли они его с собой из-за моря нарочно: на новгородский престол сажать. Ишь ты ведь! - воскликнул в негодовании Олексич, как будто всё это сейчас происходило, а не десять лет тому назад. Рассказ его продолжался: - Ну, пришли мы, сам знаешь, на реку Неву, устье Ижоры, речка такая впала в Неву. Ино там они и вылезли, шведы, из кораблей на сушу. Видимо их невидимо! Девять тысяч кованой рати. Девять тысяч!… - повторил Олексич, потрясая рукой. - Ну, а нас-то всех вместе - и с ладожанами и карелой - и до тысячи не дотягивало! Ну, да ведь где же Александру Ярославичу было воинов собирать! Кто с ним был, с теми и ударил… Грянули мы на них внезапно. Они думали: мы рекой Волховом поплывём, а мы прямиком через леса, через болота - прямо на устье Ижоры. Возов с собой не брали. Александр Ярославич нам даже и щитов не велел с собою брать: «Меч верней щита!»

Подошли мы к их стану, солнышко взошло уж высоко. Ну, вот этак… - Олексич показал рукою. - Словом, бойцу с коня копьём достать… Но уж всё ихнее войско на ногах, гудит!… Трубы поют, сурны, в медные тарелки бьют, в бубны великие колотят! Мы смотрим. А из бору ещё не выходим… Но вот Александр Ярославич расставил нас всех - и дружину свою и полк весь: кому откуда ударить. Сам он на белом коне боевом… Вот, вижу, поднял он меч свой… Слышу, крикнул: «Вздымайте знамя!» - и враз опускает меч: «Вперёд, за отечество!» Ну, тут уж и ринулись мы все из тёмного бору! Бурей!

Олексич зажмурился: должно быть, так, с закрытыми глазами, ещё явственнее подымались в его душе образы великой битвы, ещё слышнее становились ратные крики, ржание коней, шум и звон давно минувшей сечи…

Гринька слушал, не смея дыхание перевести, боясь пошевелиться. И только тогда, когда нестерпимо длинным показалось ему молчание друга, мальчуган охрипшим от волнения голосом спросил:

- А отчего у них трубы трубили?

- А! Трубы-то? - отвечал, как бы очнувшись, Гаврило Олексич. - А это, видишь ли, паренёк, как раз королевич ихний на берегу обход войску делал. Сановники с ним, свита, сам герцог. Рыцари вокруг него - как за стальной стеной идёт! А мне с коня-то всё видать, как на ладони.,. И со мной молодцов немало новгородских. Дружина добрая подобралась! Молодцы - не выдавцы! Все мы из одной братчины были - кожевники, чеботари!… Костя Луготинич, Юрага, Намест, Гнездило. Как железным утюгом раскалённым в сугроб, так и мы в гущу в самую этих шведов вломились. Даром, что кованая рать зовутся, в панцыри закованы с головы до ног; и шеломы-то у них не людские, а как ведёрко глухое, железное на голове, а против рта решётка. Поди-ка, дойми такого! А ничего: секира прорубит! Ломим прямо на королевича… Тут дворяне его переполошились, хотят на руки его вскинуть - да и на корабль. А он им не даётся: зазорно ему. Однако испугался… Герцога, видать, нету уже при нём. Вот уж он, герцог, на вороном коне мчится наперерез Ярославичу. Тоже в панцыре весь. Только решётка на лице откинута, усы, как рога, в стороны топорщатся… Нет-нет, да и осадит коня, да и зычно этак крикнет по-своему, по-латински, воинам своим… И те заорут ему вослед… Опамятовались: бьются крепко.