Пион не выходит на связь - [10]

«Что такое? Они что там, время перепутали, что ли? – невольно подумал он. – Ведь смена на заводе заканчивается лишь через полчаса».

Не найдя ответа на свой вопрос, он быстро оделся и направился к выходу. Было воскресенье, и Александр собирался всей семьей отдохнуть в «Дубках» на берегу Волги. Около проходной его остановил сменный мастер Никифоров Иван Лукич, мужчина преклонного возраста.

– Тарасов! Ты куда это собрался? Давай, возвращайся в цех, на митинг!

– На какой такой митинг, Иван Лукич! Сегодня же воскресенье, а вы какие-то митинги придумали? Меня дома ждет семья, я им обещал, что сегодня свожу в «Дубки».

– Ты что, Саша, не слышал, что началась война! Немцы на нас напали!

– Да брось ты, Иван Лукич! Какая война? А как же пакт о ненападении? Я сам его лично читал!

– Да, что я с тобой буду спорить! Я сказал идти на митинг, значит, надо выполнять указание мастера. Вот там все и услышишь!

Он повернулся спиной к Александру и стремительной походкой направился к месту проведения митинга. Слова о войне на какой-то миг шокировали Тарасова. Ему до сих пор не верилось, что Германия напала на СССР. Первое, о чем он подумал, это – жена и его малолетние дети. В том, что его призовут на войну, он ничуть не сомневался, поэтому его больше волновала семья, чем свое личное благополучие. Он, молча, направился вслед за мастером. На небольшой площадке около главного корпуса фабрики собрались около ста человек. Основную массу собравшихся рабочих составляли женщины. Александр стоял в толпе заводчан и слушал выступление директора фабрики. Его речь прервал голос из динамика.

– Братья и сестры, – звучал в динамике глуховатый голос Молотова. – Сегодня, в четыре часа утра, без объявления каких либо претензий… Наши пограничники в тяжелых боях отбивают атаки фашистских захватчиков…

Тарасов посмотрел по сторонам, стараясь отыскать в этой застывшей толпе парторга цеха. Он почему-то вдруг захотел посмотреть ему в лицо, ведь именно он уверял всех рабочих их цеха, что немцы наши друзья и никогда не нападут на нашу родину. Однако сколько он не всматривался в лица людей, парторга он так и не увидел.

«Интересно, где он? – подумал Александр. – Почему его не видно. Пусть он сейчас выступит перед рабочими и признается в том, что был неправ. Ведь это он сообщил, наверное, в НКВД о Харитонове, который вступил с ним в спор, доказывая, что нацисты рано или поздно развяжут войну с СССР».

Вдруг в толпе рабочих, словно волна, стало расти возбуждение, послышались выкрики, что необходимо встать на защиту Родины. Александр, расталкивая собравшихся локтями, попытался выбраться из толпы, однако люди стояли так плотно, что ему этого сделать не удалось. Оставив эти попытки, он повернулся лицом к трибуне. На нее медленно поднялся первый секретарь райкома партии. Он говорил долго и страстно, помогая себе жестикуляцией рук. О чем он говорил, Тарасов слышал плохо, так как его речь часто тонула в воинствующих криках людей. Настроение у всех собравшихся на митинг в какой-то момент резко изменилось. Чувства страха и растерянности, изначально охватившие людей, исчезли. Многие из стоявших рядом с ним мужчин и женщин были убеждены, что война продлится недолго, да и бои будут вестись только на территории врага, а иначе и быть не должно, так об этом всегда говорил товарищ Сталин. Снова заговорил молчавший динамик. Стало тихо, лишь иногда раздавались женские причитания и всхлипы. Немецкие самолеты бомбили Минск и Смоленск, а там у некоторых жили родственники.

– Тарасов! Может, скажешь пару слов. Ты у нас человек уважаемый, участник финской компании, – неожиданно обратился к нему секретарь парткома фабрики. – Скажи, подбодри людей, ведь им сейчас так нужны добрые слова.

Толпа расступилась, и Тарасов, слегка покраснев от волнения, направился к трибуне. Он быстро вбежал по ступенькам и оказался над головами, стоявших у трибуны рабочих. Он слегка откашлялся и посмотрел на людей. Многие из них, по всей вероятности, ждали от него, простого рабочего их фабрики, слов, которые помогли бы снять напряженность, что буквально висела над их головами.

– Товарищи! Друзья! Вот и пришло время, чтобы каждый из нас смог доказать не на словах, а на деле, как нам дорога наша Родина. Враги считают, что мы слабы, что мы не сможем оказать им достойного отпора, а иначе они не рискнули бы развязать эту войну.

Александр сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух. Люди, молча, слушали его. Ни одной реплики, ни одного слова из толпы.

– Вы все, стоящие здесь, хорошо знаете меня. Я в девять лет пришел на фабрику. Кем я только здесь не работал, один Бог знает. Только благодаря Советской власти я окончил школу и выучился на электрика. Так неужели я, товарищи, брошу свою Родину, отдам ее на растерзание врагам?! Мы обязательно победим! Победа будет за нами!

– Ура, ура! – закричала возбужденная его речью толпа.

К Тарасову подошел секретарь райкома партии и пожал руку. Александр отошел в сторону, освобождая место другому выступающему рабочему. Начальник районного военного комиссариата громко сообщил, что уже формируются отряды добровольцев, и предложил записываться. Все происходящее здесь на площади казалось Тарасову каким-то страшным сном, который вот-вот должен был закончиться. И снова наступит нормальный день, и он отправится к себе домой, где его ждут жена и трое малолетних детей. Однако сон почему-то не заканчивался. Со всех сторон доносились выкрики возбужденных людей, сыпались проклятия на головы фашистов. Впервые за последние два года он услышал из уст первого секретаря райкома партии слова «фашизм, нацизм», которые после пресловутого «Пакта о ненападении и дружбе» между СССР и Германией были вычеркнуты из лексикона и публикаций в прессе.