Пиночет - [10]

— Ладно... — стал успокаивать ее Корытин. — Не забивай голову прежде поры. Я погляжу на бумаги, позвоню, разузнаю. Ты на нее не шуми, она — взрослая. Тоже про жизнь думает. Поспокойней надо.

— Какой тут покой, куманек. Ночи не сплю, стерегу. Вдруг убежит.

— Не убежит. Только не шуми. Сговоримся.

Крестницу он тоже успокоил, посидев возле нее недолго в доме. А потом ушел в баню, отмывал дневные пыль и пот, а когда вернулся во двор, там было тихо и мирно.

Солнце село. Небо, его высокие облака, догорали алым. Пахло жареной рыбой.

— Степан, — спросил Корытин, — ты когда ловил, где?

— Он наловит... — хмыкнула хозяйка и добавила горделиво: — Девки у меня — на все руки.

— Рыбачат? — удивился Корытин.

— Еще как... До зари летят. И будить не надо.

Сели за ужин. Хозяева расспросили о старшем Корытине, повздыхали, поохали.

— Не ко времени слег, не ко времени... — сказал Степан.

— А то бывает болезнь ко времени, — фыркнула жена. — Доумился. Она тебя спрашивать будет, болезнь.

Так было всегда в этом доме: хозяин — мужик рослый, телом большой, в кабину трактора с трудом умещался, говорун не больно великий; зато хозяйка — не помолчит, сыпет и сыпет. Как и ныне:

— Болезнь, она... С ней судиться не будешь. Тоже бегаем до поры, а — годы... Там — колет, там — нудит. Некогда по врачам ездить, а то бы...

Корытин в охотку похрумкивал жареными карасиками, девок хвалил:

— Ну и рыбачки... Кормилицы. Чего отцу с матерью не жить!

— Только и надежа на карасиков, — вздохнула хозяйка. — В январе получили двести тысяч — и все. Как хочешь, так и живи. Лишь ведомости пишут в конторе. А чего там пишут, и когда мы эти деньги увидим...

— Обещают после уборки, — сказал Степан. — Мол, зерно продадим...

— Брешут! Не будет никакого зерна! — решительно ответила хозяйка.— Разворуют, растянут, на нет сведут. Суслачины... В прошлом году та же песня была: зерно, подсолнушек продадим... А чего увидали?

— Сушь... — коротко оправдывался хозяин. — Да еще черепашка напала да жук-кузька.

— Этих кузек да черепашек, им — счету нет. Кузька... — желчно процедила супруга. — Как уборка зайдет, эти кузьки да черепашки со всего белого света летят. Машина на машине... Лишь отъезжать успевают. Кузьки... Все подберут. Нам лишь азадки оставят. Дуракам. Вот и живи карасиками.

Хозяйка всегда была говорливой, но нынче в словах ее прорывалась нешуточная боль. Перед гостем она сдержалась, стала потчевать:

— Кушай, кум, кушай. Помажь сметанкой карасиков. Девчата мои со сметанкой любят. Потому и гладкие, как репки.

Девчата лишь посмеивались. У них нынче был свой пир: пластмассовая бутыль фанты, какие-то сладости в ярких обертках. Успели сбегать купить. По возрасту разные, они были похожи статью, светлыми волосами — сразу видно, что одного гнезда.

— Девки что надо... — похвалил Корытин. — Тем более рыбачки.

Хозяйка улыбнулась: как матери не гордиться! Но потом, когда отужинали и сидели сумерничая, она сказала:

— Девчат своих не корю. Везде помогают. Но вот как их до ума довести. Ты успел своих выучить, — позавидовала она.

— Учится еще, — сказал Корытин о сыне.

— А наши вовсе лишь оперяются. Одну лишь учим. Ей суем и суем. Ито недовольная, — вспомнила мать слова старшей дочери о драных колготках. — Ну и что, если подштопано. Это разве позор? А тут еще двое! Вшколу не знаешь как собрать. Мамка, у всех — куртки! Мамка, у всех — костюмы! На какие шиши их брать? К свекрови бежишь на хлеб занимать. Стыду...

Корытин молчал, оглядывая просторный двор, сараи, базы. Хозяйка, словно поняв его, сказала:

— Конечно, джуреки не грызем. Две коровки. Но ведь и нас шестеро, со свекровью. Бычков держим, поросят, козы... Но все — лишь на прокорм, на базар нечего отвезть. Раньше пух был в цене, платки. Девчата мои вяжут как огнючки. Ныне — хоть даром отдавай. Не берут. А где копеечку взять?.. Кормиться мы кормимся. Огород хороший. Картошки, капусты, закруток на весь год хватает. Но без копеечки тоже нельзя. Сами пообносились... Двести тысяч в январе дали. И все. Лишь ходит на работу, обувку рвет. Добрые люди...

— Ну, хватит... — остановил речи своей хозяйки Степан. — Иди...

— Вот и хватит. — Она будто послушалась его, поднялась и пошла, но напоследок бросила: — Люди цветут, а мы...

— Замолчи! — прикрикнул Степан неожиданно резко.

Его услышали дочери, смолкли. К ним и ушла хозяйка, принялась им что-то вычитывать. А хозяин, словно лишний пар спустив, сказал задумчиво:

— Туда-сюда кидаешь умом. И везде, парень, — решка.

— Вы перед другими еще козыри, — возразил ему Корытин. — Другие колхозы разве сравнить? У них все порезано, коровьего мыка нет, стены доламывают.

— И мы того не минуем, — твердо ответил Степан. — Вот-вот зашумим: спасайся кто как может. Мы вниз летим, но пока за ветки цепляем штанами да рубахами, а ветки кончатся — тогда ой как загудим.

Он помолчал, а потом неожиданно улыбнулся, вспомнил:

— Мы когда переехали сюда из Кумылги, прямо не верили: чудо какое-то. Каждую неделю — выходные. В клубе — концерт, артисты приехали. А хочешь, в город поезжай, в цирк, на своем автобусе. И все — бесплатно. На стадионе — соревнования, тренировки. Я в городки играл. По области всех побивали.