Пилюля - [3]

8 января 1950 года.

В палате реально холодно. С меня, наверное поэтому, спортивный костюм не сняли. Лежу, читаю газеты под завывания ветра за окном. Отфильтровав передовицы и пропаганду про жить стало лучше, жить стало веселей, понял, что читать особо нечего. Пошёл в курилку, хоть и не курю. Или курю?

Надо у Анечки спросить были ли в передаче сигареты? Или сейчас папиросы в ходу?

– А кто это у нас такой красивый? – лыбится мне чубатый паренёк.

Я вспоминаю про свой найоденный лоб, протягиваю руку:

– Харий.

– Харя? – снова гогочет Чуб, и протягивает руку:

– Иван.

Второй (постарше), оторвав от губ приклеившуюся папиросу.

– Владимир Петрович.

– Ты как сюда? – выпуская дым, интересуется Ваня.

– Стреляли, – на автомате шучу я.

– В смысле по воротам шайбой. – уточняю, увидев непонимающие физиономии.

– Хоккеист что ли?

– Ну, типа того.

– За кого играешь?

– "ВВС". Вратарь.

И вижу, как сидящие вразвалочку, сели выполнив команду "Смирно".

– А звание? – интересуется Владимир Петрович.

– Я вольнонаёмный.

Наверное.

Мужчины немного расслабились. Ваня, улыбаясь и толкая соседа:

– А знаешь, Петрович, как болельщики "ВВС" расшифровывают?

– "?"

– "Взяли Весь Спартак" – Ваня заржал, а Петрович погрозил пальцем-мол, поосторожнее…

Но, Чуб не унимался:

– Петрович, ты какой рукой жопу вытираешь – правой или левой?

– Правой.

– А я – бумажкой. – ухахатывается хлопец детской шутке.

– Тьфу на тебя, – машет рукой Петрович, – мои малЫе, наверное сегодня по селу колядовать пойдут…

– Мы безбожники, – "Чуб" делает пальцами на голове рога, и пытается боднуть соседа. Тот взяв газету бьёт ею по башке озорника.

Подошёл ещё один больной. Поздоровались. Тот, закурив сигарету, рассказывает:

– Надысь сон приснился про войну. Идём мы значится в разведку. За языком. Рядом с фрицевской кухней улеглись у дорожки, может кто до ветру выйдет. Ждём. Идут гансы по тропинке. Человек десять. Автоматами по кустам водят. И тут кто-то рядом со мной, как пёрднет. Ну, думаю, кранты. Сейчас решето сделают. И тут вдруг запах пошёл. Глаза открываю. А сосед мой с койки встаёт и говорит:

– Что-то меня с гороха пучит…

Поржали. Тут Петрович решил выступить:

– Я вам други мои не байку расскажу, а самделишную историю. Служил я борт-стрелком на бомбере. Пе-2УТ получили из 18-го запасного авиаполка. Техники, делая из учебного самолёта боевой, раскурочили и убрали тонкие перегородки между кабинами. Пулемёт мне поставили. Я, значит, стрелком сзади, а впереди пилотом и штурманом у меня – две девахи. Надя Федутенко – поздоровее и постарше и Тоня Зубкова – маленькая, симпатичная.

– Ты поди вдувал обеим? – опять ржёт "Чуб".

– Какой там. Они же офицерши. С пистолетами. Нервные. Могут и пристрелить влёгкую. Не первый год воюют… – поучает молодого Петрович, закуривает новую и продолжает:

– Отбомбились, значит разворачиваемся. И тут прилетело нам. Прямо в кабину. Дымища. Надька орёт как резанная: "Бери штурвал". А Тоня маленькая не может её из кресла вытащить. А падаем уже. Ну, думаю ё… мся – костей не соберут. Бросаю свой пулемёт и лезу помогать. Через пустую кабину инструктора кое-как пробрался. Ухватился двумя руками сзади через кресло и лётчицу за сиськи поднять пытаюсь. Мясистые такие. (приподнимает как бы два арбуза своими ладонями). Надька хрипит: "Оторвёшь, зараза!", и теряет сознание. А я думаю: "Хоть подержусь, напоследок." Ну, с божьей помощью стащили. Зубок плачет за штурвалом, но самолёт ведёт. Надька вся в кровище под ногами валяется. Кое-как сели. Тоня поседела потом. Ей года 23 было. А ты про горох…

Вот это травматический шок! Не то, что у меня.

Днём пробовал просто ходить по коридору, но больничные запахи благодаря молодому обонянию шибали в нос. Попросил у дежурной на этаже сегодняшние газеты. Пытался читать, но это же сплошная пропаганда. Толи дело в 2005 и про силовые захваты предприятий, и про рэкет, и про митинги пенсионеров, и про провал новых реформ, и про благословление священниками кандидатов в депутаты, и про интернет, который ведёт наш мир в страну дураков. Всем про всё и даже больше.

Чуть не задубел до вечера. Анечка заглянула в палату, многозначительно кивнув, побежала принимать дежурство.

Ни в какой красный уголок мы не пошли. Сердцеедка с грацией пантеры осторожно зашла. Тихонько села на угол кровати и спросила протокольным голосом:

– Как себя чувствуете больной?

Чувствовал я себя хреново. Молодому телу хотелось… Очень хотелось. Поэтому я в ответ, что-то промычав, завалил кокетку на кровать. Посопротивлявшись для виду, Анечка начала неистово целоваться. Найдя ладонями упругие яблочки понял, что теряю контроль над собой как неопытный пацан.

Вдруг в коридоре гулко застучали сапоги. "Анька, твою мать" – заорал кто-то.

Подруга моя подпрыгнула как белка и понеслась к двери на ходу завязывая халат и подвывая с пристаныванием "о-о-о".

Облом-с…

Вскоре Анечка привела взволнованного старлея с голубыми петлицами ВВС.

– Вам надлежит завтра к 12–00 явиться в приёмную Василия Иосифовича. При себе иметь заключение врачей. Машина прибудет к 11–00. Будьте готовы с вещами. – Оттараторив, военный уставился на меня.

– Всё понял. Завтра буду. – не по-военному ответил я.