Пилюля - [18]

А почему бы и нет.

Подхожу стараясь шагами на качающихся ногах попадать в такт. Делаю как и она невозмутимое лицо, и полностью погружаюсь в музыку, наблюдая за извивающейся подругой.[6]

На последних аккордах, открывается дверь и удивлённый Колобок блеет:

– Вы чего это?

– Дверь закрой! – синхронно орём мы.

Оделись, заправили кровати, поставили чайник.

Аня выглянула в коридор, крикнула:

– Заходи.

Гремя шахматами проходит глядя как нашкодивший кот.

Молча садимся пить чай. И тут Вася выдаёт, глядя на девушку:

– А ты красивая. – но, перехватив мой взгляд, быстро добавляет, – ты тоже ничего.

После секундной паузы все трое ржом, как лошади.

Прослушав васины песни, Аня одеваясь просит меня:

– Юрочка, я тоже такие песни хочу, – и вцепилась во френч.

– Ладно одну найду для тебя, – говорю я, пытаясь освободиться.

– Нет две, нет две – капризничает артистка, включая маленькую девочку.

– Ладно, будет тебе две. Пойдём провожу вниз, а то ты любишь с лестницы летать.

Аня убегает на мороз, а тётя Клава говорит:

– Вы, ребята, это… найдите другое место. Шумные вы очень. Настучит кто из зависти…

– Спасибо, – говорю, – мы Вас поняли.

Алёша Абрамян заглянув, сказал, что ещё двое с первого этажа к нам в команду записались. Хотят тоже бегать по утрам.

– Да пожалуйста. Только пусть завязывают с табаком и водкой. А то, толку от тренировок будет мало.

Армянин кивнул, расчесав свою шевелюру, надел сеточку, и пошёл к себе по тускло освещённому коридору.

Василий продолжал тихонько тренькать на гитаре, а я, вспоминая невозмутимую танцовщицу, провалился в сладкие сны…

20 января 1950 года.

После пробежки, разминки и работы с мячом, проходя мимо вахты слышу песню, которая и через 50 лет будет звучать первого сентября. "Школьный вальс" всё тот же – уцелел и в лихие девяностые и в деловые нулевые. А вот футбол, как и хоккей изменились сильно. Увеличились скорости, крепче стала защита. Зарплаты мастеров по сравнению со средними по стране – выросли в разы. Только вот задачи перед тренером всегда всё те же – победить всех (или почти всех) не вылетая из бюджета. Здесь команда ВВС стояла особняком с большими финансовыми ресурсами и практически безграничной возможностью комплектации. Это была практически модель сборной Союза на базе клуба.

Пришёл в бухгалтерию за зарплатой. Получил за два вида – около 2000 рублей (это после вычета налога 13 %, а 6 % за бездетность до возраста 20 лет не платили и военнослужащие со студентами тоже). Примерно таким был месячный оклад военного лётчика. Простые работники в СССР на предприятиях и в учреждениях получали в среднем от 500 до 1000 рублей. Спортсмены-рекордсмены получали как стахановцы в разы больше средней зарплаты. Но, среди спортсменов ходили слухи, что в сборных страны среди женщин были оттюнингованые мужчины (там одно отрезали, тут другое вставили), которые побеждали женщин в десятках спортивных видов сразу и получали в год под сто тысяч. Например болтали, что Александра Чудина таким образом собрала больше 50 золотых медалей чемпионатов мира, Европы и СССР. Спортивные достижения и рекорды при Сталине хорошо оплачивались. Недаром его называли – лучшим другом физкультурников.

После тренировки у Художников нас с Колобком Абрамян на суджук пригласил. Вечером прихватив баранки и банку варенья идём в гости.

– А может вина молодого? – спрашивает радушный хозяин тряся трёхлитровой банкой.

Вася оживляется, но посмотрев на меня, говорит:

– Нет, в следующий раз.

Попандопуло разливает чай, а Алёша к чаю приносит суджук.

Да это же чурчхела – орехи в загустевшем виноградном соке.

А из чего это сделано? – задаёт вопрос мой сосед Почемучкин.

Минут десять обсуждается гастрономическое разнообразие армянской и украинской кухонь.

Затем постепенно разговор переходит на женщин.

Попандопуло рассказывает:

– Все беды от вина. Вот полгода назад был дома в отпуске. Родня решила меня познакомить с хорошей девушкой. Пришли к ней домой. За стол меня усадили, а сами с её родителями пошли погулять. "Пусть молодые спокойно познакомятся." Спокойно, как же. Приходит Она. Такая вся страшненькая. Я аж онемел. Тогда она, глядя на мой неначатый стакан чая спрашивает: "А может сто грамм". Я киваю. Выпил, думаю, а подруга то ничего, понимает. Разговорились. Я ещё соточку. Смотрю, не такая уж она и страшная. Потом ещё соточку, и танцевать. Обниматься начали. Я для храбрости ещё сто грамм. И в койку. Потом голяком последнюю сотку только допил – сразу родители зашли. Отпираться было глупо. Через неделю свадьбу сыграли. Весной пополнение ждём.

– А я из-за любовницы чуть в лифте не погиб, – хлопая Стёпу по спине говорит Алёша.

– Вот тут поподробнее, – оживился Колобок.

– Дело это в Харькове было. Я прямо с дежурства, не переодеваясь рванул к подруге, чтобы не опоздать. Только мы с Марусей на кровать залезли. Муж её вернулся. Командировку отменили. Хорошо ключ в двери был. Я успел со второго этажа выпрыгнуть, а подруга одежду и ботинки выкинула. Но, почему-то ремня не было. А у меня штаны казённые широкие, спадают. Снял я на улице толстую бельевую верёвку. Два оборота пропустил вокруг себя через шлёвки, а клубок оставшейся верёвки в карман запихнул. Захожу в гостинице в лифт с девушкой, и не заметил, как клубок у лифта выпал. Поехали на последний этаж. меня к двери прижало и колбасит. Штаны трещат, но не рвутся. Девушка не растерялась остановила лифт. Нас потом из отжатого лифта за руки доставали.