Пилигрим - [77]

— Мы танцуем так, как будто мы мертвые, — сказала графиня по-немецки с русским акцентом. — И все это в лунном свете. Все это в свете луны. Мы — усопшие юные девы, которые погибли, не успев дать обет перед алтарем. А за нами… За нами наблюдает живой. Живой смотрит на нас.

Блавинская нагнулась и надела балетные тапочки — сперва одну, потом другую.

— В балетных тапочках всегда неудобно. Они — само мучение, придуманное в аду и, несомненно, мужчиной. Тем не менее со временем нога к ним привыкает. Они формируют друг друга: стопа — тапочку, тапочка — стопу, и становится чуть легче. Но удобно — никогда.

Она обмотала ленты вокруг ног, особенно туго у щиколоток, аккуратно завязала их и с довольным видом похлопала каждую пухлой рукой.

— Bon! Je suis prete.(Хорошо. Я готова, фр.) Пошли — я буду танцевать в лунном свете.

Блавинская порхнула мимо сестры Доры, подхватив на ходу кашемировую шаль, и направилась к двери.

— Мадам!

— Не возражай, дорогая Schwester (сестра, нем.)! Мы идем в сад. Ступай за мной.

Графиня вышла в коридор и зашагала к лестнице.

Сестра Дора, с трудом выбравшись из-под белого лебедя, черного лебедя и алой пачки, с ужасом обнаружила, что у нее занемела левая нога.

— Черт! Проклятие!

Она упала на колени и снова поднялась, спеша изо всех сил за Миртой, королевой русалок, хромая по коридору и вниз по лестнице, мимо дремлющего в вестибюле привратника, а потом за двери — в ночь.

12

В Кюснахте лунный свет струился сквозь шторы, падая наискосок в изножье кровати, где лежали Эмма и Юнг.

Его рука покоилась на ее животе и уже ощутила один толчок, на который Юнг ответил, выстучав пальцами послание с помощью азбуки Морзе: «Привет тому, кто там живет! Привет!»

— Толчки начались только сегодня, — сказала ему Эмма. Я люблю представлять себе, как она кричит: «Мне нужно больше места! Больше места!»

— Она? — удивился Юнг. — Он так толкается, что это наверняка мальчик. Наш второй сын.

— Это девочка. Мы разговаривали, так что я знаю.

— Разговаривали?.. Не смеши меня!

— Хочешь — верь, хочешь — нет, Карл Густав, но мать общается со своим ребенком. Не всегда словами, другими способами тоже. Я посылаю вниз мысли и знаю, что она принимает их. Она шлет обратно волны в виде ответов — и даже вопросов, — и эти волны текут во мне. Правда, поверь! Она моя маленькая рыбка, а я ее океан. Она моя пловчиха — я ее море. Ты помнишь, что значит плавать в море, родной… На Капри, когда мы плыли рука об руку… помнишь? Мы заплыли так далеко, что за нами пришлось посылать шлюпку.

— Мы могли утонуть.

— Глупости. Только не вместе. Мы плыли рука об руку, а все вокруг дышало таким покоем — голубым, сияющим и теплым. Мне кажется, моя рыбка точно так же плавает в этих… водах матки… Вечно забываю, как они называются!

— Околоплодные воды, — процедил Юнг сквозь усы, нагнувшись, чтобы поцеловать Эмму в живот.

Потом он снова приложил ладонь к ее коже, ощущая ребенка внутри.

— Ты когда-нибудь слышала фразу «онтогенез воспроизводит филогенез»?

— Если бы слышала, я бы запомнила, — рассмеялась Эмма. — Не имею ни малейшего представления, что это значит.

— Человек по фамилии Геккель. Эрнст Геккель. Биолог. Немец. Он давно умер, но в свое время вызывал уйму споров. Мы изучали его в университете. У него было много теорий, полезных и бесполезных. В каком-то смысле он был учеником — нет, не учеником, а скорее последователем Дарвина. Последователем, который расширил его теорию. Пошел дальше учителя, так сказать. И один из примеров тому — «онтогенез воспроизводит филогенез».

— Боже! Какие мудреные слова!

— Онтогенез — это рождение и развитие индивидуума. — Юнг произнес эти слова, как учитель в классе, выстукивая их на животе Эммы, словно барабаня по столу. — Твоей рыбки, например. А филогенез — это эволюционное развитие групп организмов. Понимаешь? В представлении Геккеля — по его теории — твоя рыбка проходит те же стадии развития, которые мы прошли все вместе в процессе эволюции человеческой расы. От протозоа до хомо сапиенс. Теперь понятно?

— Не совсем.

— Тогда я начну с начала, — сказал Юнг, встав и пересев в кресло. — Геккель говорил: «онтогенез воспроизводит филогенез», хотя в сущности ему следовало сказать, что онтогенез повторяет филогенез. Но он был биологом, так что простим ему словесную неточность. Итак…

Юнг взял сигару, лежавшую рядом с ним на столе, и чиркнул спичкой. Залитый лунным светом, он выглядел как китайский Будда в клубах фимиама.

— Геккель предположил, что развитие любого индивидуума, не важно, человека или животного — лягушки, например, — с самого зачатия до рождения, по мере усложнения эмбриона, пересказывает эволюционную историю своего вида. Так, вначале твоя рыбка была оплодотворенной яйцеклеткой, что соответствует одной из примитивнейших форм жизни под названием «протозоа». Ты меня слушаешь?

— Что такое «протозоа»? — Эмма приподнялась повыше и легла на подушки. — Мне кажется, я знаю, но я хотела бы услышать это от тебя.

Юнг обожал роль ментора и застыл на миг в важной позе с сигарой в руках: чеканный профиль в лунных бликах и прусская стрижка, стоящая по стойке «смирно».

— Прото-зоа, — произнес он. — Первые животные. Или, если угодно, первые существа. Это действительно интересно! Когда оплодотворенная клетка развивается, она начинает делиться и умножаться…