Пики Лукницкого, или Литература как поведение - [2]

Сборники стихов «Волчец» и «Переход» позволили Лукницкому войти в писательские союзы в числе первых: с 17 декабря 1924 г. член Всероссийского Союза поэтов Лукницкий в 1925 г. стал членом Всероссийского Союза писателей, в 1931 вступил в ЛОКАФ. Членом Союза писателей СССР стал с момента его организации — билет, подписанный Максимом Горьким, был выдан ему 10 июня 1934 года.

Писательское освоение Средней Азии — особая страница истории русской литературы ХХ века. Своеобразным эпиграфом к ней могли бы стать стихи Владимира Луговского: «Помни: / людям даны — / путь, / надежда и срок. / С первым ветром весны / торопись / на восток!».

Искреннее желание познать жизнь другого народа переплавлялось в сердечные строки у многих русских поэтов 30х-40х гг. Лукницкий полюбил таджиков. И эта любовь, имея под собой совсем не этнографическую основу, порой вызывала ревность первых лиц правительства Таджикистана и его Союза писателей, ведь этот русский исходил Памир вдоль и поперек не только в составе экспедиций, и памирцы делили с ним кров и кусок лепешки, чувствуя в нем совсем не искателя приключений.

В предисловии к первой книге очерков «У подножия смерти» (1931) Павел Лукницкий писал: «Все, что написано в этой книге, похоже на авантюрный роман. И все-таки в книге нет ни строчки, ни слова вымысла. Жизнь иной раз так сюжетно сплетает факты, что все дело писателя — не забыть в них ни одной детали. Здесь автор только записал все то, что случилось с ним и чему он был свидетелем». Средняя Азия и, в частности, Памир — не эпизод в жизни писателя, он возвращается к этой теме на протяжении десятилетий: «Памир без легенд» (1932), «Всадники и пешеходы» (1933), романы «Земля молодости» (1936), «Ниссо» (1941), монография «Таджикистан» (1951), «Путешествия по Памиру» (1954).

Уже после смерти Павла Николаевича, в память о нем, Вера Лукницкая своими руками соорудила памирскую чайхану в московской квартире, расписав потолок стилизованными памирскими узорами.

Павел Лукницкий никогда не был любимцем власти, как никогда не был и в оппозиции к ней. Он любил Родину, независимо от того, какая была власть. От сталинских репрессий пострадали семьи и Павла, и Веры Лукницкой. Но в день смерти Сталина он чувствовал такое горе, что Вера рванулась к нему в Ригу, где он в тот момент находился, чтобы помочь справиться с горем. И это тоже правда факта, которой так был привержен Лукницкий.

Как и пламя переделкинского костра, в котором горел югославский архив Лукницкого, после того, как Иосиф Броз Тито перестал считаться верным другом коммунистической партии Советского Союза и всего советского народа.

Говорить о «текстах» Лукницкого — не значит отдавать дань моде-времени, следуя которой в постмодернистскую эпоху величают и стихи, и прозу, и критику. В данном случае слово это обозначает некое обобщение, синоним ему слово «труды». И это не будет натяжкой: сам Павел Николаевич Лукницкий когда-то вывел на листе бумаги — «Труды и дни Николая Гумилева». И не подозревал, что совершает гражданский подвиг. Впрочем, понятия о подвиге сопряжены с поколенческими представлениями об этом. Сегодня далеко не вся читающая публика представляет себе, что биографию поэта Николая Степановича Гумилева, да и многие его стихи, собрал для потомков по строчкам (иногда и в буквальном смысле) Павел Николаевич Лукницкий.

Сегодня Гумилев издается и переиздается в разных издательствах, в разных поэтических сериях, с комментариями и без, и это, к счастью, воспринимается нынешними студентами как норма. Но я потому и говорю о поколенческих представлениях, что еще в 80-е годы жираф, урожденный на озере Чад, пробирался на поле русской литературы незаконно. Гумилева можно было прочитать только в эмигрантских изданиях, недоступных большинству: в вашингтонском четырехтомном собрании сочинений 1962-68 гг., в парижском издании 1980 г. «Неизданные стихи и письма». В России (а вернее сказать, в СССР) стихотворения и поэмы Гумилева будут изданы в Ленинграде в 1988 г., в тбилисском издании 1989 г. появятся на свет биографические материалы из собрания Лукницкого; только в 1990 г. в Ленинграде будет издана книга Веры Константиновны Лукницкой, вдовы Павла Николаевича, «Н. Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких».

Быть может, именно благодаря своей любви к Гумилеву одним из самых популярных преподавателей Литературного института в 80-е годы был Владимир Павлович Смирнов — его лекции были для нас открытиями в буквальном смысле: артистически одаренный Владимир Павлович (в студенческой среде для краткости обозначавшийся просто В.П.) красивым баритоном читал и Бунина, и Блока, и Хлебникова, но про конкистадоров железных и Синюю Звезду запоминалось особенно, поскольку, повторяю, узнать про поэта и тем более — перечитать было большой проблемой.

Кажется, Владимир Павлович и сам был рад выступать в роли этакой фронды на кафедре советской литературы, ведь рассказывать в ту пору про Гумилева означало именно это. И, спасибо ему, от него я впервые услышала фамилию Лукницкого в связи с Гумилевым и Ахматовой.