Пикассо и его женщины - [61]

Когда рождественские каникулы закончились, она поехала в Канны за детьми, но их привезла на вокзал мадам Рамье, и Франсуаза вновь так и не повидала Пикассо.

О происходившем Франсуаза Жило написала потом так:

«Я поняла, что мадам Рамье всеми силами старается не допустить нашей встречи. Поначалу она отговаривала меня рвать с ним, однако теперь делала все возможное, чтобы склонить меня к этому».

* * *

Дом в Валлорисе принадлежал Франсуазе, и она взяла оттуда только необходимую на ближайшее время одежду, так как уезжать насовсем не собиралась. В Париже квартира на улице Гей-Люссака также принадлежала ей, и в одну из спокойных минут они с Пикассо договорились, что будут время от времени видеться в Париже и в Валлорисе. Но на практике все получилось совсем иначе, и Франсуаза рассказывает об этом следующим образом:

«Было совершенно ясно, что после моего отъезда его тамошние добрые друзья так прожужжали ему уши, до чего я плохая, эгоистичная, раз подобным образом обошлась с таким человеком, что Пабло, и без того расстроенный моим отъездом, вскоре согласился с ними. После трех месяцев такой обработки он, если верить мадам Рамье, говорил, что больше не хочет меня видеть».

И все же ей удалось написать Пикассо, что она решила повидаться с ним, когда повезет ему детей на пасхальные каникулы.

Когда она вместе с детьми приехала в свой дом на юге, Жаклин Рок там не было, но буквально повсюду были видны следы ее недавнего присутствия. Так, например, Франсуаза подошла к своему чулану с одеждой, чтобы переодеться, и обнаружила там множество перемен. В частности, на одном из платьев все крючки сзади были перешиты, словно его надевала более полная женщина. Были и другие признаки того, что в ее отсутствие кто-то пользовался ее одеждой. Понятно дело, это вызвало у Франсуазы Жило не самые приятные чувства.

Пикассо в тот момент уже знал, что она рассталась с греком Костасом Акселосом, а посему весело заявил:

— Я знал, что ты не сможешь жить ни с кем, кроме меня.

Потом, посерьезнев, он добавил:

— Что бы ты ни делала, теперь жизнь твоя будет протекать перед зеркалом, которое будет отражать все, что было в твоей жизни со мной.

— Ты уверен в этом? — спросила Франсуаза.

— Абсолютно. Каждый из нас несет бремя прошлого, от которого невозможно избавиться. Ты любила меня, а еще ты пришла ко мне, совершенно не знавшая жизни, и тебе не составляло труда быть благородной. Ты еще не понимала, что жизнь постепенно лепит нас по определенному образцу. А потом ты сформировалась под моим воздействием. Я передал тебе свой огонь, и ты приняла его. Поэтому теперь, даже если кто-то и захочет посвятить себя тебе полностью, если он не будет опален тем же огнем, у него не получится избавить тебя от него…

— Я знаю, — перебила его она, — что пустыня порождает миражи, но в ней есть и настоящие оазисы.

Пикассо лишь отмахнулся от этих слов, заявив, что им следует начать все заново, однако на «другой основе» — как друзья, чтобы она могла помогать ему в работе и продолжала вести с ним разговоры о живописи, ставшие, как он выразился, для него потребностью.

— Я буду «добирать остальное» на стороне, — с важным видом объявил он, — и не стану интересоваться, как ты проводишь свое время.

Разговор в подобном тоне мог продолжаться еще долго, но Франсуаза уже давно поняла, что ничего не изменится, и ее жизнь с Пикассо окончена. Как говорится, в одну и ту же воду нельзя войти дважды…

* * *

Сама Франсуаза описывает их отношения так:

«Вернуться обратно я не могла. Но враждебности тогда между нами не было. “Вознаграждением за любовь является дружба”, — сказал Пабло. Мы согласились, что пережили вместе немало счастливых минут, питали друг к другу большую привязанность и уважение, что это чувство вполне может сохраниться, когда мы станем жить каждый своей жизнью, поскольку оно будет оказывать благотворное влияние на детей».

Кстати отметить, сказанное Франсуазой — это типичное описание настоящего окончания любви, когда уже никакое восстановление отношений невозможно. Как видим, уже нет никаких эмоций, никаких взаимных претензий. По крайней мере, с ее стороны…

В последующие две недели они много говорили о живописи. Однажды, показывая картину, написанную уже после ее отъезда, Пикассо сказал:

— Ужасно, что ты снова уедешь, Мне больше не с кем разговаривать о том, что меня больше всего интересует. С тех пор как ты ушла, одиночество стало гораздо тяжелее. Да, у нас были нелады, но, мне кажется, жить порознь еще хуже.

Франсуаза пропустила этот намек мимо ушей. Несколько дней спустя Пикассо сказал:

— Раз уж ты здесь, тебе следует повидаться с мадам Рамье.

Она не хотела спорить с ним и пошла в гончарную мастерскую «Мадура». Мадам Рамье держалась с ней холодно, чего раньше не бывало.

— Что вы здесь делаете? — спросила она. — Вы даже представить себе не можете, как страдает из-за вас этот несчастный человек. Он совсем сляжет, если вы будете приезжать. Видно, у вас совершенно нет сердца. То, что вы делаете, постыдно. Надеюсь, он вам это сказал.

Франсуаза ответила, что разговоры у них шли совсем о другом.

— Я не вижу причин, мешающих нам с Пабло общаться.