Пикантная история - [12]

Открытая демонстрация любви повлияла на него так, что он не взялся бы определить чувство, которое испытал. Цезарь был не счастлив, но и не расстроен. Эти две эмоции смешались.

– Ты скучал по мне? Я тоже по тебе скучала. – Сорча подняла глаза, и на миг Цезарь предположил, что она говорит с ним. – Я назвала его Энрике, – сказала она. Глаза ее были огромны, розовые губы блестели.

Его второе имя.

Спокойствие мужчины было поколеблено еще сильнее, ладони стали влажными. Ему стало ясно, что пыталась объяснить его сестра, биолог, их отцу. Она сухо говорила: «Чувства называются чувствами, потому что их чувствуют».

Цезарь покачал головой, уверенный, что отец чувствует очень редко. Мать могла продемонстрировать нечто вроде теплоты по отношению к старой подруге или расстроиться из-за того, что разбилась любимая ваза, но отец никогда не опускался до сантиментов.

А он – копия отца. Верно?

– Хочешь его подержать? – хрипло спросила Сорча.

– Разве ты не должна его покормить?

Это была инстинктивная защита. Он не знал, как держать ребенка. Цезарь думал о детях, но они оставались для него отдаленной целью, очередным шагом в процессе, причем он планировал в значительной степени поручить их воспитание своей жене и персоналу, который она наймет.

Он мог бы ударить Сорчу – эффект был бы тот же самый. Она стала белой, ее подбородок задрожал.

– Пожалуйста, отвернись, – напряженно попросила она.

Потому что ей нужно было обнажить грудь.

Если они спали вместе, он ее уже видел, разве не так?

Но Цезарь отвернулся.

Он сосредоточился, пытаясь вспомнить, видел ли он ее грудь не только мысленно – чем занимался не один раз, – но и воочию. Перед его глазами возникли два кремовых полушария с розовыми сосками под цвет ее губ. Она действительно так выглядит? Или это просто его фантазия?

Он хочет взглянуть, черт возьми! Ему нужно подтверждение, что утраченная неделя жизни возвращается. Он – сильный, здоровый, могущественный мужчина, привыкший полагаться на себя. Чтобы собственная голова подвела его… Но врачи считают, что провал в памяти останется навсегда.

Это было бы терпимо, если бы неделя была обычной, но нет. В один из этих семи дней он зачал ребенка.

Октавия встала, немного помедлила, затем повернулась к ним:

– Я должна сказать. Мой муж сказал мне, что это его кузен. Он поменял бирки у детей. Это. – Она пожала плечами. – Ревность, я думаю. Соперничество двоюродных братьев. Полиция уже в курсе. Я уверена, что вас попросят написать заявление. Простите.

Сорча не была бы Сорчей, если бы не заверила Октавию, что это не ее вина.

Цезарь был в ужасе. Что, если бы Энрике отправился в чужой дом? Его ребенок воспитывался бы чужими людьми!

Эта мысль заставила Цезаря похолодеть, а затем его охватила жгучая ярость. Никому не позволено красть у него, к тому же такую ценность, как его сын…

Энрике его сын?

Он действительно желает, чтобы это оказалось правдой?

Октавия положила своего ребенка в кроватку, сонно пожелала всем спокойной ночи и вышла, держась за руку медсестры.

Цезарь подошел к ее ребенку и посмотрел на него, не зная, что ищет. Ведь все дети выглядят одинаково.

Он захотел взглянуть еще раз на мальчика, которого держала Сорча. Найдет он что-нибудь знакомое в его чертах?

– Когда будут готовы тесты ДНК? – спросил Цезарь.

Медсестра, дежурившая в детской палате, ответила:

– Заказано срочное исследование. Мы надеемся, что уже в начале следующей недели.

Взгляд Цезаря встретился с непроницаемым взглядом Сорчи.

Он не поверит, что стал отцом, пока тест это не подтвердит, но Сорча не способна лгать. Не в таком важном вопросе. Не тогда, когда это касается ее семьи.

Единственный раз она не смогла справиться с работой, когда пропала ее племянница – семилетняя девочка села не в тот автобус. Сорча превратилась в бледную взволнованную растяпу, и так продолжалось до тех пор, пока девочка не позвонила домой из деревни, находящейся в двух часах езды.

Цезарь с тревогой наблюдал за тем, как его предельно собранная и ответственная личная помощница в буквальном смысле слова распадается на части. Ему это не понравилось. Сорча смотрела на него и задавала вопросы, начинавшиеся одинаково: «Что, если?..» У Цезаря не было ответов, и он не знал, как ей помочь. Обычно он успокаивал женщин подарками, комплиментами и сексуальными развлечениями. Лучшее, что он был способен сделать, – это доставить ее домой.

Ей позвонили и сообщили, что с девочкой все в порядке, когда они подъезжали к взлетной полосе. Сорча обняла Цезаря, расплакалась и извинилась. Через двадцать минут они вернулись к продуктивной работе, притворяясь, что никаких объятий не было. Однако Цезарь не смог забыть силу ее эмоций.

И ощущение прижавшегося к нему тела женщины он тоже не смог забыть. Ее плечи казались такими хрупкими под его большими ладонями, ее голубой жакет был достаточно тонким, и он почувствовал гладкость кожи Сорчи. Она не пользовалась духами. От нее исходил аромат, похожий на легкие нотки в вине. Оторванные лепестки? Намек на анис?

В тот момент его мысли устремились к сексу, тем более что занятия любовью с ней постоянно маячили в голове. Цезарь признал, что давно хочет ее, но не может заполучить, а потому он разжал объятия и отодвинулся.