Пик Дьявола - [3]

Боль утраты словно пригибала его к земле. Ноша была невыносимой. Что же ему делать? Как он теперь будет жить? Он не мог даже представить себе завтрашний день; он не видел ни смысла, ни цели в жизни. В гостиной звонил телефон, но ему не хотелось вставать — хотелось побыть здесь, среди вещей Пакамиле.

Он двигался вяло, придавленный грузом вины. Плакать он почему-то не мог. Почему? Телефон продолжал звонить. Почему горе не прорывается наружу?

Он сам не помнил, как взял в руки трубку, и чей-то голос спросил:

— Мистер Мпайипели?

И он ответил:

— Да.

— Мы взяли их, мистер Мпайипели. Они арестованы. Приезжайте на опознание.

Позже он отпер сейф и аккуратно положил документ на самую верхнюю полку. Потом вынул из сейфа весь свой арсенал: духовое ружье Пакамиле, свой дробовик 22-го калибра и охотничье ружье. Вышел в кухню.

Методично и сосредоточенно протирая ствол, он постепенно понял, что чувство вины и боль утраты — не единственные владевшие им чувства.

— Интересно, верил ли он в Бога, — сказала Кристина.

Теперь все внимание священника было поглощено ею. Больше он не косился на коробку.

— Я-то не верю. — Странно, удивилась Кристина; она ведь не собиралась говорить о себе. — Может быть, он и не ходил в церковь, но, наверное, все-таки был верующим. Думаю, он не понимал, почему Господь сначала дал ему, а потом отнял жену и ребенка… Может быть, ему казалось, что Бог так его наказывает за что-то. Интересно, почему так происходит? Вот я, например, так и не смогла понять, за что наказывают меня.

— Вы не можете понять, потому что не верите? — спросил священник.

Кристина пожала плечами:

— Наверное. Правда странно? Как будто вина всегда живет внутри нас. Иногда я думаю: нас наказывают за то, что нам еще только предстоит совершить — потом, в будущем. Потому что мои грехи проявились позже, после того как я была наказана.

Священник покачал головой и вздохнул, словно собирался возразить. Но Кристине не хотелось, чтобы ее перебивали; она не хотела нарушать ритм рассказа.

Они были недосягаемы. За зеркальным стеклом стояло восемь человек, но Тобела видел только тех двоих. Его жгла ненависть. Они были молоды и совершенно не раскаивались; стояли, презрительно усмехаясь — «Подумаешь, ну и что?» — и вызывающе глазели в сторону стекла. Некоторое время Тобела обдумывал такую возможность: сказать, что он никого не узнал, а потом подкараулить их у выхода из полицейского участка с охотничьим ружьем… Но он был не готов, не успел изучить все выходы из здания и окружающие улицы. Он поднял палец, как ствол пистолета, и сказал старшему инспектору:

— Вон они, номер три и номер пять.

Он не узнал собственного голоса, как будто слова произнес какой-то незнакомец.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен, — ответил Тобела.

— Три и пять?

— Три и пять.

— Мы так и думали.

Его попросили подписать протокол. Больше он ничего не мог сделать. Тобела подошел к своему пикапу, отпер дверцу и сел за руль, помня о ружье за сиденьем и о двух мерзавцах, которые спрятаны в полицейском участке. Интересно, что сказал бы старший инспектор, если бы Тобела попросил его на несколько секунд оставить его с преступниками наедине? Ему хотелось вонзить им в сердце длинный нож. Некоторое время он задумчиво рассматривал вход в полицейский участок, а потом повернул ключ зажигания и медленно уехал прочь.

3

Прокурором была женщина-коса;[3] у нее в кабинете было много бледно-желтых папок с делами. Они лежали повсюду. Стол был завален ими; кипы папок валялись еще на двух столах и на полу, и им с трудом удалось пробраться к стульям и сесть. Женщина-прокурор смотрела мрачновато и чуть рассеянно, как будто ее внимание делилось между всеми бесчисленными документами, как будто ей было тяжеловато нести груз ответственности.

Она объяснила Тобеле: на суде она будет выступать обвинителем. Ей необходимо подготовить его, главного свидетеля обвинения. Они вместе сумеют убедить судью в том, что обвиняемые виновны.

Это будет просто, сказал Тобела.

Это никогда не бывает просто, возразила прокурор и кончиками большого и указательного пальцев поправила на носу очки в золотой оправе, как если бы они ей жали. Она подробно расспросила Тобелу о дне гибели Пакамиле; она помногу раз задавала ему одни и те же вопросы — до тех пор, пока не уяснила себе картину случившегося. Когда они закончили, Тобела спросил, какое наказание назначит им судья.

— Если их признают виновными!

— Когда их признают виновными, — уверенно ответил он.

Прокурор поправила очки и ответила, что подобные вещи невозможно предсказать. Один из обвиняемых, по фамилии Коса, уже сидел в тюрьме. А вот для второго, Рампеле, это первая судимость. И еще он, Тобела, не должен забывать, что обвиняемые вовсе не имели намерения убивать ребенка.

— Что значит — «не имели намерения»?

— Они заявят, что никакого ребенка не видели. Они видели только вас.

— Какой им дадут срок?

— Десять лет, может, пятнадцать. Наверняка не скажу.

Он долго сидел и молча смотрел на нее.

— Такова система, — сказала женщина, как бы оправдываясь и пожимая плечами.

За день до начала судебного процесса он приехал на своем пикапе в Умтату, потому что ему нужно было купить пару галстуков, куртку и черные туфли.