«Пигля»: Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки - [4]

Несколько лет спустя (1962)* он вернулся к этой теме и сказал: «Мне нравится заниматься психоанализом и я всегда жду завершения анализа. Анализ ради анализа для меня лишен смысла. Я провожу психоанализ потому, что это то, что нужно пациенту, и его нужно доводить до конца. Если пациенту психоанализ не нужен, я делаю что-нибудь другое. При проведении психоанализа спрашивают: как много можно сделать? В моей клинической практике девиз такой: что собой представляет то малое, что нужно сделать?»

В заключение той же своей работы он пишет: «По моему мнению, наши цели при использовании стандартной техники не меняются, если мы интерпретируем психические механизмы, которые относятся к психотическим типам расстройств и примитивным стадиям эмоционального развития человека. Если наша цель по-прежнему состоит в том, чтобы формулировать зарождающееся сознательное с точки зрения переноса, значит мы занимаемся психоанализом; а если нет, то мы, будучи психоаналитиками, занимаемся чем-то иным, тем, что считаем соответствующим данному случаю. А почему бы и нет?»

Ицхак Рэмзи,

магистр гуманитарных наук, доктор философии

Канзас, Топека, октябрь 1974 г.

Введение

Настоящая книга, выходящая под моей фамилией, частично написана родителями девочки, которую прозвали «Пиглей»*. Книга состоит из отрывков из их писем о Габриеле и моих клинических заметок, целью которых было дать подробное описание психоаналитических наблюдений. Я включил в нее и свои собственные комментарии, которые, надеюсь, не помешают читателю сформировать собственное суждение о представленном материале и его эволюции.

Всегда возникают сомнения, допустимо или нет публиковать личные подробности любого психоанализа, но в данном случае решение облегчает то, что речь идет о пациентке, которой в начале курса лечения было только два года и четыре месяца. Кроме того, беря на себя часть ответственности, родители утверждают, что данная публикация описания лечения не повредит Габриеле, если эта книга попадет ей в руки, когда она вырастет**.

Я не считаю это лечение законченным. Мне представляется сомнительным, что детский психоанализ следует полагать завершенным, когда пациент еще так молод, что процессы развития начинают преобладать, как только появляются успехи в анализе. В данном случае очевидно, что вначале определяющим фактором в ситуации является болезнь ребенка, поэтому улучшение клинического состояния легко объяснить как результат работы, проделанной в анализе.

Однако со временем ребенок начинает освобождаться от жесткой схемы организации защит, которая составляет болезнь, и тогда становится очень трудно провести различие между клиническим улучшением и эмоциональным развитием, между работой, проделанной при лечении, и ныне высвобожденными процессами взросления.

Родители связались со мной в январе 1964 года, когда Габриеле было два года и четыре месяца. Я принял Габриелу «по требованию» 14 раз, начиная с того времени, когда ей было два года и пять месяцев. Четырнадцатый сеанс лечения состоялся, когда ей было пять лет.

Поскольку ребенок жил на значительном расстоянии от Лондона, психоаналитическое лечение в данном случае проводилось «по требованию» и это влияет на вопрос об окончании лечения. Нет причин, чтобы не продолжать лечение «по требованию», в том числе, возможно, периодически проводить его и в интенсивной форме. Нельзя и не нужно предсказывать отдаленное будущее. Однако в этой связи можно заметить, что психоаналитику свойственно более терпимо относиться к симптоматологии ребенка, чем это делают родители, которые склонны, раз уж ребенка начали лечить, считать, что лечение всегда необходимо возобновлять при появлении симптомов. Когда лечение ребенка начато, упускают из виду обширную симптоматологию всех детей, о которых заботятся в их собственных, достаточно благополучных семьях. Лечение ребенка фактически может помешать проявлению очень ценного качества, свойственного семье, которое состоит в умении мириться и справляться с клиническим состоянием ребенка, свидетельствующим об эмоциональном напряжении и временной задержке эмоционального развития или даже самого факта развития.

В этом отношении методика лечения «по требованию» имеет преимущества перед практикой ежедневных приемов пять раз в неделю. С другой стороны, не следует считать компромисс ценной находкой; психоанализ ребенка должен производиться либо в ходе ежедневных сеансов, либо в процессе приемов по требованию. Сеансы лечения один раз в неделю, ставшие почти общепринятым компромиссом, имеют сомнительную ценность, как нечто, находящееся между двумя стульями и не позволяющее вести по-настоящему глубокую работу.

Возможно, читатель найдет удачными описания клинического состояния ребенка в письмах родителей, написанных в промежутках между сеансами лечения. Из этих описаний, сделанных без всякой мысли о публикации, а просто для информирования психоаналитика, видно, что после первых двух сеансов болезнь Габриелы приобрела более доминирующие черты и «организовалась» как ясный паттерн болезни. Затем постепенно паттерн болезни до некоторой степени разрешился, открыв путь ряду стадий развития, которые потребовалось прорабатывать вновь, хотя они определенно были удовлетворительно пройдены Габриелой уже в младенческом возрасте, т.е. до следующей беременности ее матери. Однако именно из описания психоаналитической работы читатель может увидеть здоровую основу личности этого ребенка — качество, которое всегда было очевидным для психоаналитика, даже когда с клинической и бытовой точек зрения ребенок был действительно болен. Лечение обладало своей собственной динамикой, которая была очевидной с самого начала и несомненно усиливалась доверием к психоаналитику со стороны родителей и пациентки. Описания проделанной работы свидетельствуют о том, что с самого начала Габриела пришла, чтобы работать, и всякий раз, приезжая на лечение, она имела проблему, которую была в состоянии проявить. В каждом случае психоаналитик чувствовал, что ребенок информирует его о конкретной проблеме, хотя было немало случаев неопределенной, казалось, лишенной ориентации игры, поведения и разговора. Эти фазы неопределенной игры очевидно представляли собой важный фактор в том смысле, что из этого хаоса возникало ощущение направленности и ребенок становился способен коммуницировать, исходя из своей реальной потребности — той потребности, которая побуждала девочку просить о следующем приеме. Я преднамеренно оставил неясную часть материала неясной, какой она была для меня, когда я вел свои записи.