Пиджин-инглиш - [40]

Лидия:

— А у тебя вместо башки типа толчок.

Я:

— А у тебя даже и не типа. Толчок и есть. И воняет какашками.

Я подождал, что Лидия на это скажет, но она смотрела на фото мертвого пацана в телевизоре. И лицо у нее такое грустное, будто они были знакомы. Я-то хоть немножко его знал, не то что она.

Я:

— Взасос не поцелуешь, он в могиле.

Лидия:

— Включи мозг! У меня и в мыслях такого не было. Ты такой отстой, ужас один!

Парню даже повезло. Один поцелуйчик Лидии — и все дурацкие микробы на свете, считай, твои.

Интересно, а на что все-таки похожи небеса? Они что же, одни и те же для взрослых и для детей? Типа кто-то и там говорит тебе завязывать с футболом, а то уже совсем темно? Мертвый пацан умел обращаться с мячом, отдавать пас пяткой, чеканить до кучи времени, подавать угловые и даже играть головой. А есть на небесах собаки вроде Эшафотки, которые больше всего любят хватать мячик? Было бы прикольно. Надеюсь, на небесах все животные умеют говорить, там не надо ломать голову, что им приятно, а что нет. Конечно, по глазам можно угадать, но только у зверей побольше, не у голубей или мух. Они всегда такие грустные.

Диктор:

— Это все, что мы хотели вам сказать. Доброй ночи!

Я:

— Доброй ночи!

Я всегда отвечаю. А что такого? Надо быть вежливым.

Лидия:

— Он не к тебе обращается!

Я:

— Нет, ко мне. Прямо на меня смотрит.

Лидия:

— Но он же тебя не видит. Даже не знает, что ты здесь.

Я:

— Понимаю. Не дурак.

Вечно Лидия лезет! Ясно, что диктор меня не видит. Но он говорит со мной. По телефону ты тоже не видишь собеседника, и что? Все по справедливости. Я ответил на его любезные слова. Ничто не дается так дешево, как вежливость, говорит мама. Лидия все-таки тупица.

Я:

— Спасибо! Завтра увидимся!

* * *

Когда я был маленький, то гонялся за птицами, но сейчас нет. Попробуй их поймай. В руки дадутся разве что цыплята, но это слишком легкая добыча, не счетово.

У этого голубя только одна лапка. Он почти такой же милый, как мой. И ходит бойко, прыгает себе по краешку газона, червяков ищет.

Я:

— Ты потерял ногу в голубиных боях или кошка отгрызла? А может, ты такой родился? Не волнуйся, ты в безопасности, если появятся хулиганы, я тебе непременно скажу, не дам тебя в обиду.

Голубь:

— …..

Знаю, Иисус сказал, я стою сотни воробьев, ну а если пересчитать на голубей? Пожалуй, цена нам будет одна. Голуби даже больше потянут, ведь они умеют летать, а я не умею. Одна лапка или две, все равно люблю их.

Там, где росло дерево, теперь трава. Когда дерево повалило ветром, рабочие выкорчевали его и засыпали яму землей. А сейчас на месте ямы трава, уже густая, земли почти не видно. Удивительное дело. Откуда она взялась? Траву никто не сажал, я не видел. Взяла и сама выросла, будто по волшебству.

Ну, семена мог принести дождь. Это все, что приходит мне в голову.

Сажусь на новую траву и слушаю, как ветер шумит в ветвях. Звук похож на море. Мне нравится, когда ветер звучит, будто прибой, это очень успокаивает. Иногда делаешься такой маленький внутри, усыхаешь, что ли. Хочется побыть у моря рядом с птицами.

Если Агнес умрет, я поменяюсь с ней местами. Пусть берет мою жизнь, а я возьму ее смерть. Я не против, ведь я уже пожил. А Агнес всего-то годик с небольшим. Надеюсь, Бог мне позволит. Ну, попаду на небеса пораньше, ничего страшного. Я готов. Успеть бы только попробовать «Смесь Ужастиков». (Из всех конфет «Харибо» эти мне нравятся больше всего. Тут есть мармеладки в форме летучих мышей, пауков, привидений. Мама говорит, они богомерзкие, но она слишком близко принимает все к сердцу.)

Мама:

— Не глупи. Агнес не умрет, у нее всего-навсего температура.

Я:

— У сестры Мозеса Эйджимана тоже была температура. Померла.

Мама:

— Это совсем другое.

Лидия:

— Она померла, потому что ее мама обратилась к «джу-джу» знахарю. Это всем известно.

Все равно мне очень страшно. Всякий может умереть, даже маленький ребенок. Мертвый пацан никому ничего плохого не сделал, а его зарезали. Я видел кровь. Его кровь. Если это случилось с ним, может случиться с кем угодно. Ждал я, ждал, когда Агнес скажет мне «Привет», да так и не дождался. Посопела в трубку, и все, совсем не то. И тихо, и торопливо, и хрипло.

Бабушка Ама:

— Она поправится. Бог не оставит ее.

Я:

— Где папа?

Бабушка Ама:

— Работает. Хочешь ему что-то передать?

Я:

— Скажи ему, чтобы захватил одеяло для Агнес, когда будете улетать. Одеяла в самолете колючие и электричеством бьют.

Бабушка Ама:

— Обязательно скажу. Не волнуйся.

Вешая трубку, я слышал, как Агнес дышит мне в ухо. Погромче бы. А то очень уж далеко. Даже не знаю, почему так: сначала помрешь с концами и только потом попадешь на небеса. Тут не помешала бы особая дверь, чтобы можно было ходить туда-сюда, вернуться когда захочешь, типа в отпуск. А то вечность — это уж очень долго, несправедливо как-то.

Акулы никогда не спят. Плыви или умри, но не смей заснуть даже на секундочку По-моему, я это вычитал в своих «Порождениях морских глубин», а может, мне приснилось. Сон у меня был черный-черный. Я упал в море, и это море было Смертью, той самой, куда попадет Агнес. Все Внематочные и Нежеланные были там. Они плакали и толкали меня, когда я проплывал мимо. Я никого не мог взять с собой, у меня не было на это сил, плыл себе и плыл, будто акула, и слышал, как Агнес зовет меня.