Пиджин-инглиш - [13]

Мама обожает, когда по телевизору сообщают про смерть ребенка. Молится и изо всех сил обнимает меня. Взрослые любят печальные новости, это для них повод помолиться. Поэтому новости всегда такие мрачные. А убийцу мальчика так и не нашли.

Диктор:

— Полиция обращается с призывом к свидетелям.

Я:

— Как ты думаешь, убийца — он какой?

Мама:

— Не знаю. Убийцей может быть кто угодно.

Я:

— Как по-твоему, он черный или белый?

Мама:

— Не знаю я.

Я:

— Спорим, это один из алкашей, что вечно торчат в пабе.

Мама:

— Откуда ты это взял? Лидия, что это ты ему напела?

Лидия:

— Я тут ни при чем!

Убийцы во всем мире на одно лицо. У них крошечные поросячьи глазки, красные и без ресниц, к губе прилипла сигарета. Ну еще, пожалуй, золотые зубы и золотая цепочка на шее. И еще они вечно сплевывают. Наверное, в пабе полно убийц, но нам-то нужен только один, тот, кто убил мальчика. Если мы его изловим, вечность типа вернется к нам и все заработает как положено. Инспектировать пойдем вместе с Дином, он будет меня страховать. Детективы работают парами, так оно безопасней.

Если на тебя нападет собака, надо засунуть палец ей в зад. Там есть особая точка, если нажмешь, челюсти сами по себе разжимаются, неважно, во что пес вцепился. Стоило Коннору Грину нам это рассказать, как все обозвали его собачьим извращенцем.

Кайл Барнс:

— Псидорас!

Брейден Кэмпбелл:

— Псиноеб!

* * *

Натан Бойд может одновременно запихать в рот целых три «зубодробилки». Всякий знает: проглотишь хоть одну — помрешь. А Натану Бойду плевать. Он вообще ничего не боится. Мы вечно подбиваем его сделать что-нибудь еще покруче прежнего.

Кайл Барнс:

— Пробеги по всей школе с криком «яйца-волосня»!

Я:

— Выброси чью-нибудь ручку за окно!

Коннор Грин:

— Оближи вон ту жоханую ложку!

В траве у главных ворот валяется ложка. Вся покореженная и горелая. Самая отвратная ложка на свете.

Коннор Грин:

— Затолкай ее в рот всю целиком и пососи!

Натан Бойд:

— Не буду я ее сосать, и вообще она треснутая.

Кайл Барнс:

— Слабак! Очко заиграло!

Натан Бойд:

— Отъебись. Вытереть ее надо для начала.

Коннор Грин:

— Нет уж. Соси как есть.

Натан Бойд:

— Сам соси. Это ты у нас сосун.

Кайл Барнс:

— Не увиливай! Зассал, да? А трепался, мол, я все сделаю, что закажете.

Я:

— Ага, сам нас просил придумать.

Натан Бойд:

— Да пошли вы все!

И лизнул ложку Хорошенько так лизнул и швырнул на землю. Я уж думал, его вырвет, но нет, удержался.

Кайл Барнс:

— Так ты только лизнул! А пососать?

Натан Бойд:

— Сам соси!

Эту ложку кроме него никто не лизнул бы. Даже не прикоснулся бы. В седьмом классе Натан Бойд — самый отчаянный. Тут все так думают. Но даже ему слабо врубить пожарную тревогу Если она реально сработает, тут же примчатся пожарные тушить огонь. И даже если ничего не горит, они обязаны все проверить. Если тревога ложная и они найдут виновника, то прямая дорога за решетку Ложный вывоз — преступление, потому что, пока пожарные ковыряются с проверкой, где-то может вспыхнуть настоящий пожар и погибнут люди.

З-Омби:

— Уверен, что готов? Очко не играет?

Если бы я состоял в Лощине, Вилис бы мне плохого слова сказать не посмел. Приглянись мне чьи-нибудь кроссовки, надел бы вместо своих, и никто бы не пикнул. Я отдал свой творожный пудинг Манику и шагнул вперед. В библиотеке тусовался какой-то народ, но в коридоре было пусто.

З-Омби:

— Разбей загородку, и все дела. Это легко, пластмаска одна.

Я:

— А если с первого раза не разобьется?

Шиззи:

— Долби, пока не расхерачишь. А мы посмотрим, сколько это у тебя займет.

З-Омби:

— Не дрейфь. Мы с тобой. Я постою на стреме.

Ребром ладони оказалось бить сподручнее, чем костяшками пальцев. Пока сигнал не сработает, с места срываться нельзя. Я старался не шуметь. Сердце у меня грохало будто спятивший барабан, во рту появился металлический привкус. Кто-то шел по коридору, пришлось ждать, пока скроются. Быстрее! Давай-давай-давай!

Захотелось в туалет, да нельзя.

З-Омби и Шиззи торчали в отдалении.

З-Омби:

— Шевелись! Сильнее бей!

Я со всей силы шарахнул по прозрачной пластмассе. Она и не подумала треснуть, зато рука стала будто не моя. Молоток бы. А может, убежать? Я огляделся, вдруг кто поможет, если З-Омби и Шиззи накинутся на меня. Но они уже исчезли, только гогот откуда-то несся.

Шиззи:

— Ссыкун!

У меня даже глазам жарко стало. Я еще раз с размаху ударил в пластмаску. Ничего, даже кровь не пошла. Сбежать, пока меня никто не увидел! Я скатился вниз по лестнице. Ноги сделались ватные, но я ничего, устоял, пролетел под мостом к гуманитарному корпусу и кинулся в туалет. Опасность уже миновала, только желудок крутит. Наверное, я теперь у Лощины в черном списке, не выполнил ведь задание. Но я же не виноват, что руки у меня такие мягкие!

* * *

Мистер Фримпонг поет в церкви громче всех, хоть он и самый старый. Вечно перекрикивает остальных — хочет, чтобы его голос первый долетел до ушей Бога.

Но это нечестно. Если Господь услышит только мистера Фримпонга, он отдаст ему милости, полагающиеся другим. Несправедливо, если вдуматься. И еще мистер Фримпонг ужасно потеет. Он ведь вечно в галстуке, и верхняя пуговица застегнута.

Лидия:

— Наверное, и моется в галстуке.

Я:

— Где твоя почтительность?